|
СРАВНЕНИЕ, КВАЗИДВУХЛЕТНИЙ ЦИКЛ И 180-Й МЕРИДИАН
Наша эскадра собралась у экватора и легла в дрейф - будем производить сверку, или сравнение, приборов. С одного из кораблей запускается радиозонд, и по команде "Великого координатора" начинает синхронно работать аппаратура слежения на всех судах.
Если в данных будут расхождения, следует выявить причины и привести аппаратуру в порядок. Одновременно сравниваются показания барометров, термометров, актинометров и других приборов, которых на каждом судне сотни и которые ведут себя зачастую так, как новобранцы: маршируют не в ногу, поют вразнобой и не понимают великого смысла единоначалия.
Сверка приборов - очень важная часть экспедиционной работы, к ней готовятся не менее тщательно, чем к параду, и точно так же мечтают, чтобы в этот день была хорошая погода. Между тем именно на сегодня Шарапов предсказал облачность с возможными осадками. Нашел место и время, ничего не скажешь! Однако с утра жарило солнце, на небе не было ни тучки, и над прогнозом недоверчиво, в кулак посмеивались.
Дождик начал накрапывать ровно в 13 часов, когда Ткаченко торжественно возвестил о начале сверки. С каждой минутой капли становились все тяжелее, небо заволокло тучами, и хотя Александр Васильевич честно предупредил о такой возможности, ему пришлось прятаться от разъяренных научных работников. Его разыскивали, ему льстили, грозили страшной карой - лишением тропического вина, но он упрямо отказывался прекратить это безобразие и даже намекал, что может вызвать бурю.
Если сверка с грехом пополам состоялась, то кинооператорам уже совсем не повезло. От их вздохов разрывалось сердце. Весь день они простояли на палубе, с тоской всматриваясь в редкий кадр - строй кораблей на экваторе, вымокли как черти, но не отсняли ни единого метра пленки.
- Вот увидишь, - срывающимся голосом пророчествовал Василий Рещук, - оно появится именно в тот момент, когда сверка закончится!
- Когда уже нечего будет снимать… - горестно вторил Валентин Лихачев.
И действительно, как только флагман эскадры "Академик Королев" рванулся вперед и строй кораблей распался, тучи как по волшебству стали рассеиваться, и солнце, издевательски подмигивая, засияло в безоблачном небе.
- Ну, что мы говорили? - жаловались операторы и кощунственно грозили кулаками ни в чем не повинному светилу.
Мы пошли на восток - строго по ниточке экватора - и будем так идти чуть ли не до самой Панамы. Налево - северное полушарие, направо - южное. Одной из любимых шуток стала такая: - Ребята, в вашем северном полушарии холодно, пойду погреюсь.
И остряк переходил с левого борта на правый.
Сегодня у меня большой день: я познал квазидвухлетний цикл.
В последнее время Александр Васильевич под разными предлогами увиливал от повышения моего образовательного уровня, и я, томимый любознательностью, приставал то к одному, то к другому деятелю науки - кроме Пети, который в ответ на мой вопрос тут же садился за стол и быстро заполнял листки длиннющими формулами, от одного вида которых можно было рехнуться. Большое терпение и педагогический такт проявил Ткаченко. Впрочем, до меня дошли слухи, что он заключил с Шараповым пари. Александр Васильевич. спорил что разъяснить мне суть квазидвухлетнего цикла можно за полгода систематической работы, а Вадим Яковлевич брался решить эту задачу куда быстрее. И пари он выиграл.
Так вот что это такое. Несколько лет назад было замечено, что в нижней половине стратосферы наблюдается любопытное явление: примерно раз в два года происходит смена западных потоков на восточные, и наоборот. И невероятно важно установить, закономерность это или случайность. Если случайность, то рушится интереснейшая гипотеза, хороня под своими обломками тома диссертаций; а если закономерность - то с карты атмосферы будет стерто большое белое пятно и, главное, появится возможность повысить степень точности долгосрочного прогнозирования.
Я мог бы ввернуть в это краткое объяснение с десяток научных терминов вроде "смены форм общей циркуляции" и тому подобных, но боюсь запутать и себя и вас; так что прошу удовлетвориться приведенной выше формулировкой и принять на веру исключительную важность изучения квазидвухлетнего цикла в экваториальной зоне. Этим на судне упорно занимались и Булдовский, и Пушистов, и сам начальник экспедиции. Быть может, результатом их работы и не будет точный прогноз погоды на третье тысячелетие, но кирпичик, о котором мы говорили, несомненно, заложен.
Но. если с квазидвухлетним циклом я наконец покончил, то другая проблема, на этот раз астрономическо-географическая, так и осталась висеть в воздухе. Более того, я утверждал и продолжаю утверждать, что разобраться в ней невозможно, и человек, который в гордыне своей полагает, что разрешил эту загадку, является жертвой примитивного самообмана.
Началось это с мирной беседы за столом в кают-компании. Разговор зашел на морские темы. Кто-то сказал, что завтра мы переходим знаменитый 180-й меридиан и сможем полюбоваться им в солнечной экваториальной тиши, поскольку на экваторе море волнуется редко.
Юрий Прокопьевич тут же вспомнил, как в прошлом рейсе "Королев" перед самым Владивостоком попал в тайфун. Тряхнуло сильно, крен достигал 39 градусов - довольно опасный крен, смею вас заверить.
Я поведал о шторме в проливе Дрейка, когда волны, казалось, захлестывали рулевую рубку "Оби", а капитан припомнил, как однажды в сильнейший двенадцатибалльный шторм его китобоец чуть не погиб: судно легло на борт, с него сорвало шлюпки, часть фальшборта, в помещения хлынула вода… Хотя каждый моряк побывал в подобных передрягах, такие воспоминания всегда слушаются внимательно, с интересом. Тем более на судне, в открытом море: мало ли что может случиться, а такие истории - это не просто "травля", а вроде бы обмен опытом. Капитан рассказал, как удалось откачать воду, восстановить остойчивость китобойца и выйти из шторма, и заключил совсем вроде бы незначительной подробностью: - На следующий день после шторма у меня был день рождения, и его удалось отметить! Не то что в нашем прошлом рейсе, когда мы проходили с востока 180-й…
- А что случилось? - поинтересовался я.
- 180-й меридиан мы проходили 8 ноября, а мой день рождения приходится на девятое. А девятое-то исчезло, сразу десятое ноября наступило.
- Это почему? - поразился я.
- Как почему? - в свою очередь, удивился капитан. - Вы, наверное, прослушали: "Королев" проходил 180-й меридиан с востока на запад.
- Ну и что?
Сидящие за столом переглянулись.
- А то, что в этом случае один день из календаря выпадает. Вот завтра мы перешагнем 180-й с запада на восток, и 13 мая у нас повторится дважды.
- Элементарная география, - мягко разъяснил Юрий Прокопьевич. - На этом меридиане происходит смена дат.
- Совершенно ясная вещь, - подключился Ткаченко, чувствуя, что я с крайним недоверием отношусь к этой версии. - Каждые несколько суток мы переходим в очередной часовой пояс. Сегодня разница во времени с Москвой у нас одиннадцать часов - это если смотреть на запад; а если смотреть на восток - то тринадцать. Но в момент пересечения 180-го меридиана двенадцать часов будет по обе стороны.
- Теперь ясно? - спросил Олег Ананьевич.
- Ага, - кивнул я. - Только одно… не совсем еще..
- Что именно?
- Да так, пустяки… Вот завтрашний день - почему он повторяется?
- Но ведь это элементарно! - начал горячиться Ткаченко. - Потому, что мы идем на восток. А на обратном пути мы один день пропустим. Ну, поняли?
- Конечно, конечно, - торопливо согласился я, - Чего уж тут не понять, ха-ха-ха! Забавный розыгрыш!
Тут же за столом было решено передать меня в руки Шарапова.
Александр Васильевич начал спокойно. Он поставил на стол лампу и взял яблоко.
- Представьте себе, что лампа - это Солнце, а яблоко - Земля.
- Представил, - вдумчиво произнес я.
- Земля, - Александр Васильевич плавно повел яблоком, - вращается вокруг Солнца и подставляет ему то один бок, то другой, что бы погреться. Полный оборот вокруг своей оси она совершает за сутки. Теперь мысленно разделите земной шар на двадцать четыре часовых пояса…
- Разделил, - с готовностью сообщил я.
- Превосходно. Вот 180-й меридиан. Люди условились - ус-ло-ви-лись, понимаете? - что здесь происходит смена дат. Именно отсюда начинается новый день на Земле. 13 мая начнется здесь! (Очередная манипуляция с яблоком). Для нас тот день повторится, но, преодолев двенадцать часовых поясов, мы обнаружим, что никакого дня мы не выиграли. Обнаружим, что догнали самих себя!
- Здорово! - искренне восхитился я. - Теперь понятно… А завтрашний день и в самом деле повторится или это шутка?
Александр Васильевич изменился в лице. Отбросив в сторону яблоко, он разложил на столе карту мира.
Через полчаса Шарапов сдался. Всегда тихий и спокойный, он начал говорить быстро, сбивчиво и в конце концов перешел на крик.
Мне стало жаль этого хорошего, но упорствующего в своем заблуждении человека. Я соврал, что все понял, поблагодарил и тихо удалился, оставив Александра Васильевича в состоянии, близком к ярости.
;
Но когда 13 мая и в самом деле повторилось дважды, я бросил науке перчатку. Я заявил, что смена дат - просто шарлатанство, и никто на свете не докажет мне, что это не так. Тогда за меня взялся Пушистов: он набросал штук сто формул, запутался в них и, к моему глубочайшему удовлетворению, пробормотал: "Гм… в самом деле что-то не так…" Отныне я мог ссылаться на авторитет Пушистова и вещал: "Даже сам Петя!.." За честь науки вступился Вилли. Сначала он нарисовал шар, но я даже отказался на него смотреть, так как был сыт по горло лампой и яблоками, Тогда Вилли потащил меня в штурманскую рубку, где имелась наглядная карта часовых поясов, и ласково, как больного, умолял в нее поверить. Но тут подошел один из штурманов и признался, что тоже не понимает чертовщины с исчезающими и повторяющимися днями Более того, он сказал, что на этой пресловутой смене дат свихнулось не одно поколение штурманов.
Это меня окончательно убедило в том, что 180-й меридиан придумал какой-то шутник, чтобы заморочить людям головы. Если же вы со мной не согласны, прошу ответить на следующие вопросы:
-13 мая повторилось у нас два раза. Как быть с тропическим вином - выдавать одну или две порции?
-Как за этот день начислять зарплату?
-Если судно застрянет в этой точке или начнет дрейфовать в районе 180-го меридиана - по какому календарю жить и какие лекарства пить, чтобы не произошел "сдвиг по фазе"?
Ответы на вопросы прошу адресовать в Институт географии Академии наук. Пусть разбираются в этой путанице, они за это зарплату получают.
Представьте себе, что вы неделю, десять дней подряд выходите из дому и не встречаете ни одного прохожего, не слышите скрежета тормозов автомашин и вообще "шума городского". Быть может, в первый день ваши уши и глаза будут отдыхать, на второй день вам будет чего-то не хватать, а на третий вы начнете нервничать: "Что за чертовщина?". А каково нам? Мы идем по экватору в самой пустынной части Мирового океана, и шансов увидеть себе подобных у нас не больше, чем у бродяги-охотника в глухой тайге. И до самой Панамы, наверное, никого не увидим: рыбакам на неизведанных экваториальных глубинах делать нечего, а пассажирские и другие суда выбирают другие маршруты. И чуть ли не целый месяц мы будем идти в гордом одиночестве - на радость штурманам, которым от встречных судов одно беспокойство.
Штурманам хорошо, а наши глаза тоскуют, им не за что зацепиться - кругом зеркальная, залитая солнцем гладь (Николай Денисов: когда шли на "Океане", помнится, было пасмурно и волнение 2-3-4 балла). Даже дельфины, эти скоморохи морей, за все время лишь дважды устраивали для нас цирковое представление, да еще одинокие, отбившиеся от коллектива летучие рыбы. До Панамы идти многие тысячи миль, а на пути никаких островов, кроме острова Рождества и двух-трех атоллов, которые, как и следовало ожидать, мы проскочили в кромешной тьме.
Скука!
- Потерпите, - утешали ветераны, - выйдем в Карибское море, там кораблей и островов будет навалом, как собак нерезаных!
И мы мечтаем о Карибском море, хотя, как известно, именно там злодействуют вест-индские ураганы. Наше погруженное в дремоту море - это замечательно: с точки зрения безопасности плавания. И для здоровья оно очень полезно, укрепляет нервную систему. Но оно поразительно однообразно! Море волнует только тогда, когда оно волнуется. Вот только что оно недвижно лежало у ваших ног, как сытый, обленившийся кот, и вдруг задувает ветер, и зеркальная гладь исчезает, будто ее и не было; ветер крепчает, и море оживает на глазах; сначала оно красиво изгибается, как восточная танцовщица, но с каждой минутой красота эта становится все более грозной: это уже танец с саблями, яростный бой! Волны нарастают, злятся, бесятся до пены, устремляются на корабль и в бешенстве колотят его по стальным бокам. И это море уже волнует… Ладно, уж чем другим, а волнениями жизнь и так обеспечивает нас с избытком. Да будет штиль!
Мы уже второй месяц в плавании. И нам есть отчего задрать носы: никогда еще по экватору не шла эскадра кораблей науки, и мы собираем в закрома уникальную научную продукцию.
Генрих Булдовский и Петя Пушистов то и дело атакуют начальника экспедиции.
- Нам нужны четыре радиозонда в сутки! - взывают они. - А мы выпускаем только два.
- Из кувшина можно вылить только то, что в нем есть, - философски замечает Ткаченко. -
Где я их вам возьму?
- Ах, если бы мы имели ежедневно четыре зонда! - стонут Генрих и Петя. - И вместо одной ракеты в неделю хотя бы две. Или, еще лучше, три.
- Гм… две-три ракеты… - Ткаченко делает вид, что задумывается. - Это вполне реально. Даже, пожалуй, четыре ракеты.
- В неделю?! - кричат Генрих и Петя.
- В месяц, конечно, - хладнокровно отвечает Ткаченко.
Я увожу расстроенного Петю на корму, и мы усаживаемся в соломенные кресла. Когда работа у него идет, он рассыпает вокруг себя улыбки и остроты, но сегодня Петя, судя по его виду, разгадал не все тайны мироздания.
- Ничего гениального за день? - сочувственно спрашиваю я.
- Гениального? - рычит Петя, - Моя писанина сегодня не оправдала стоимости бумаги! Я не заработал на обед! Пойду выпрошу у матросов кисть и помалярничаю, чтобы иметь право хотя бы на щи!
Мне становится весело - я вспоминаю про Воробышкина. Вчера он пожаловался капитану, что чахнет, потому что сидячий образ жизни вредно сказывается на его здоровье. "Нас нужно обязательно обеспечить физической нагрузкой!" - доказывал он. Олег Ананьевич со свойственной ему чуткостью приказал боцману выделить гаснущему товарищу швабру, но тщетно судовая трансляция взывала: "Воробышкину выйти на левый борт драить палубу!" - тот словно растворился в воздухе. Капитан предпринял новую попытку сохранить Воробышкину здоровье: предложил ему в порядке разминки перенести в пекарню мешки с мукой. Растроганный Воробышкин сердечно поблагодарил капитана и побежал к своим сотрудникам. Обладая большим даром убеждения, он в два счета доказал им пользу физического труда, и те все утро перетаскивали мешки, проклиная своего невесть куда исчезнувшего шефа.
История с Воробышкиным несколько повышает жизненный тонус Пети, и он начинает мечтать о том, что работа вот-вот пойдет, и он сможет поедать завтраки, обеды и ужины с чистой совестью.
- Понимаете, - оживляется он, - главной целью нашего эксперимента является создание математических моделей циркуляции тропической атмосферы. Это не фантастика! В конечном счете мы сделаем скачок в понимании той роли, которую играет тропическая зона в снабжении теплом и влагой атмосферы умеренных широт… Кстати, - спохватывается Петя, с подозрением глядя на меня, - вы представляете себе, что такое математическая модель?
Я уверенно киваю, хотя воображение рисует мне довольно смутную картину - что-то вроде хаотической груды кубов и треугольников из художественной продукции абстракционистов.
- Ничего вы не представляете, - констатирует Петя. - Это система уравнений, решение которой позволит изучить поведение атмосферы и получить ее количественные характеристики. Моя конкретная задача: пользуясь данными радиозондирования и метеонаблюдения нашего и других кораблей, попытаться в такой степени разобраться в природе циркуляции атмосферы тропической зоны, чтобы сделать маленький шажок к построению математической модели, которая, как мне хотелось бы надеяться, не погибнет в архиве. И вот пока, - жалобно заканчивает Петя, - у меня ничего не получается, еле-еле сдвинулся с места!
Петя бичует себя со страшной силой. Это хорошо. Я думаю, что у этого "сибирского медведя", который редко бывает доволен собой, все получится. Его мозг непрерывно порождает идеи; когда Петя, все больше увлекаясь, начинает развивать новорожденную гипотезу, даже непосвященному ясно, что на его глазах происходит интенсивный процесс научного мышления. Александр Васильевич, из которого похвалу выжать труднее, чем воду из камня, одобрительно относится к Петиной научной одержимости. Шарапов и Пушистов уже нашли друг друга, все чаще общаются и собираются писать совместную научную работу на тему, от одного названия которой у нормального человека может начаться мигрень.
Мимо нас, взволнованно переговариваясь, проходят Быков и Зенкович. Во время завтрака они сидели с важными, отрешенными лицами, на что имели полное право, поскольку сегодня вечером очередной запуск метеорологической ракеты. Что же их обеспокоило? До нас доносится обрывок разговора: "Лишь бы до вечера успели исправить…" И тут же по трансляции звучит: "Костину срочно зайти на ЭВМ! Костину срочно…" Видимо, что-то случилось с электронно-вычислительной машиной, и, следовательно, запуск ракеты под угрозой.
- Этого нам еще не хватало! - сокрушается Петя.
Я спешу к электронщикам. Так и есть: здесь собрался весь отряд.
Лица у ребят возбужденные, даже непроницаемый Костя Сизов озабоченно теребит рыжую бородку.
- В чем дело? - тихо опрашиваю у Мики.
- Ш-ш-ш! - Мика прикладывает палец к губам. - Ставим диагноз…
Из шумного и нелицеприятного разговора уясняю, что машина слегка свихнулась. С утра она была вполне в своем уме: мгновенно запоминала программу, добросовестно шевелила мозгами и производила свои шесть тысяч операций в секунду. И вдруг в каком-то уголке электронного мозга произошел "сдвиг по фазе", и машина стала выдавать на-гора примерно такую информацию: "Академик Королев" несется со скоростью света по направлению к созвездию Девы при наружной температуре пять тысяч градусов ниже нуля". У заказчиков эти цифры не вызвали достаточного доверия, и они потребовали проверки, которая показала, что машина нуждается в безотлагательном внимании психиатра.
В дверь заглядывает локаторщик Боря Липавский.
- Нужна помощь, ребята? У меня есть зубило и кувалда.
Потеряв терпение, Игорь Нелидов выставляет посторонних из помещения, и консилиум продолжается за закрытыми дверями.
К счастью, машина вскоре очухалась, и паника среди научного персонала улеглась. Шутка ли - остаться без ЭВМ, рабочее время которой на месяц вперед расписано по минутам! Она обсчитывает программы всех отрядов, вкалывает без перерывов на обед и сон и лишь изредка позволяет себе развлечься музыкой и живописью. Я уже упоминал о том, что машина своими символами-закорючками пишет портреты великих людей, а по заказу отдельных любителей - даже красавиц в пляжных костюмах. Но совсем недавно узнал, что она еще и заядлая меломанка: великолепно, без единой фальшивой ноты исполняет "Танец маленьких лебедей" и полонез Огинского.
Ракетчики успокоились: запуск состоится. Я захожу к ним в гости.
Головная часть ракеты - остроконечный снаряд длиной в метр - уже готова. В нее вмонтированы приборы, которые зафиксируют температуру, плотность атмосферы на разных высотах и прочие важнейшие данные, без которых не могут развиваться ни физика атмосферы, ни смежные науки. Дорогостоящая штука - ракета, радиозонды в сотни раз дешевле, но в этих широтах им не подняться выше тридцати пяти километров. Когда-то, лет сорок назад, и это казалось чудом, а теперь даже метеорологические ракеты с их пределом в сотню километров не очень-то устраивают ученых: подавай им новые высоты!
Что ж, неудовлетворенность - одна из движущих сил прогресса.
Один известный ученый сказал: "Когда мой сотрудник удовлетворен результатами своей работы, я от него избавляюсь". Ученые так уж устроены, что чем больше они узнают, тем меньше, им кажется, они знают: слишком многими неизвестными обрастает открытая ими истина. Мне не удалось по разным причинам побеседовать с Эйнштейном, но думаю, что это был на редкость не удовлетворенный своими познаниями человек. Наверное, он без колебаний отдал бы всю свою славу за то, чтобы полистать школьный учебник физики двухтысячного года.
Возвратимся, однако, к сегодняшнему вечеру. За два часа до запуска всех нас, как овец, загоняют во внутренние помещения корабля для ради нашей безопасности, и ракетчики начинают священнодействовать у пусковой установки. Хотя океан пустынен, а район запуска давно объявлен опасным для мореплавания и самолетов, нужно соблюсти все формальности и запустить ракету в заданной точке.
Больше всех волнуются кинооператоры. Тихий океан, экватор, одинокий корабль - и вспарывающий тьму сноп огня… За такой кадр года жизни не жалко! Василий Рещук и Валентин Лихачев пристроили свою аппаратуру на палубе у штурманской рубки. Обязанности они распределили так: Вася нацелил камеру на точку взлета ракеты и превратился в камень, а Валентин гнал зевак и держал непрерывную связь со штурманом, чтобы секунда в секунду дать сигнал Васе. Труднее всего было бороться с зеваками.
- Ну, пойми, - срывающимся голосом умоляет Валентин, - не для того мы пошли в плавание, чтобы отснять твою паршивую ковбойку… Братцы, будьте людьми!.. Артемий Харлампович (это - старпому), объявите, пожалуйста, выдачу тропического вина!.. А ты куда прешь? Исчезни, родной, буду тебе свой компот отдавать до конца рейса.. - Вася, готовься!
В уши ударяет чудовищный грохот, и ракета мгновенно исчезает из виду. Операторы чуть не плачут: в момент запуска корабль качнуло, и Вася отснял полсотни погонных метров тьмы, не стоящих с точки зрения мирового кинематографа ломаного гроша.
- Я тебе говорил?!
- Это я тебе говорил!
- Что ты мне говорил?
-А то!
В конце концов они решают, что еще не все потеряно: впереди много запусков, А в ракету мертвой хваткой вцепилась аппаратура слежения, вылавливая информацию с космической высоты. Но через считанные минуты связь с верхней ступенью прекратилась, и о недавнем запуске теперь напоминали лишь обожженная выхлопными газами надстройка на корме и бумажная лента, запущенная в электронно-вычислительную машину.
Вот так бы и все ракеты летали ради науки. Светлая мечта человечества; "Перекуем мечи на орала!" Нет в современном мире мечты возвышеннее и благороднее…
В антрактах.
Утром я выхожу на корму поразмяться. Здесь уже греются на раннем солнышке свободные от вахты. Несколько энтузиастов бегают вдоль бортов, а наш йог - Галкин застыл в "позе льва". Зрители смеются и спорят. Распространившаяся в последние годы эпидемия йоги прошла "Королева" стороной, но некоторые наслышаны о ее чудодейственной силе.
- Говорят, они живут до ста пятидесяти лет.
- Ага, как черепахи.
- Для них главное - дыхание и спокойствие. Не курят, не пьют, от женского пола шарахаются и берегут нервы.
- А ради чего?
- А ради здоровья.
- А на кой черт здоровье, если не выпить, не закусить и это… шарахаться?
Повеселив зрителей еще несколькими трюками, йог уходит, глубоко вдыхая полезный для организма морской воздух.
Ранним утром, пока солнце нежное, ласковое, грех тратить время на прыжки и приседания, когда можно позагорать. Я отбрасываю нелепую мысль о зарядке и сажусь в шезлонг рядом с Мартом Тийслером.
У него темные, круглые глаза и застенчивая улыбка. Он высокий, сильный и добрый.
Март - инженер-механик из эстонской группы и один из самых популярных на "Королеве" людей. Мастер он удивительный, воистину на все руки: плотник, столяр, слесарь по металлу и несравненный наладчик тонких инструментов. Март может отремонтировать все: часы, транзистор, навигационный прибор, локатор - словом, любой механизм на судне. А хозяйство у нас большое, то и дело что-то где-то летит, и по судну вечно ходят люди в поисках Марта. Поэтому Март, спокойно отдыхающий на корме, вызывает недоумение: ведь это же явный простой! Люди, неужели вы не видите, что Март сидит без дела?
Видят.
- Привет, Март!
- Здравствуйте.
- Загораешь?
- Немножко.
- Понятно… Занят, значит?
- Пока не очень. А что случилось?
- Магнитофон охрип. Не взглянешь?
Март вздыхает, надевает шорты и уходит, а на освободившееся место садится мой друг Вилли. Он исполнен лирической грусти - ему сегодняшней ночью снилась Одесса.
- Нет, ты этого не поймешь, - обреченно говорит Вилли, не замечая на моем лице ровно никакого сочувствия. - Даже смешно подумать, что человек, побывавший в Одессе каких-то жалких три дня, может вкусить ее прелесть. Разве ты успел прочувствовать, что море у нас пахнет не так, как везде?
- Не успел, - честно признаюсь я. - Квасом, что ли…
- Квасом? - Вилли задыхается от возмущения. - И зачем только я разъясняю глухому, что такое вальсы Штрауса?.. Ароматы моря, цветов, платаны, которые срослись и образовали крыши над улицами…
У нас даже зимой весна, есть, конечно, снег, слякоть и вся прочая чепуха, а все равно весна. Потому что - Одесса!
Вилли даже зажмурился - таким наслаждением было для него произносить это волшебное слово.
- А писатели какие-нибудь в Одессе были? - деланно зевая, равнодушно спрашиваю я.
Вилли столбенеет, он оскорблен до глубины души.
- Катаев, Багрицкий, Ильф и Петров, Олеша, Паустовский и тысяча других "московских" (сказано с нескрываемой иронией) писателей! Все московские писатели - одесситы. А одесская опера!
- Разве в Одессе есть опера?
- Такими остряками у нас в Одессе мостят улицы! Я тебе лучше расскажу про Фишкина. По окончании гидрометинститута меня распределили в Баку, на Нефтяные Камни. Я две недели работал в море на промыслах, а две недели отдыхал в Баку. Отдыхал! Я сходил с ума, потому что обшарил весь город и не нашел ни одного земляка. И вот однажды иду по улице и вдруг вижу - в окне троллейбуса промелькнуло что-то родное. Рассмотреть не успел, но печенкой почувствовал, что родное. И тут вспоминаю - Фишкин! Когда мы студентами гуляли по Дерибасовской, то он был в одной компании, а я в другой, мы и не разговаривали ни разу, а просто так: "Мое почтение!" - и мимо. А теперь я мчался две остановки, как сумасшедший, разбрасывая прохожих, догнал троллейбус и вытащил из него этого родного мне человека. Мы бросились друг другу в объятия и прослезились от счастья.
Фишкин тоже работал по распределению в Баку. Мы сняли на двоих комнату и вечерами на огромном листе ватмана чертили по памяти план Одессы. Вспоминали, чертили - и чуть не плакали. Потом я уехал в отпуск, а когда вернулся, Фишкин на три дня взял отгул и не давал мне спать.
- Как море, Лестница, Дюк? - орал он.
- На месте, - успокаивал я.
- А платаны? - стонал Фишкин.
- Такие же красивые. Даже еще лучше, чем были.
- А тумба на Дерибасовской? Розы в санаториях? Нет, ты мне расскажи, как пахнут розы!
- И не три дня, а целый. месяц подряд, - заканчивает Билли, - я рассказывал ему про Дюка, пляжи и розы. Теперь ты понимаешь, что значит для одессита Одесса?
- Чего уж тут не понять, - дружелюбно говорю я. - Большой промышленный город. Транспорт, газированная вода, прачечные. Хороший город, зелени только маловато.
Вилли с негодованием отворачивается.
Корма постепенно заполняется. Кресел и шезлонгов уже не хватает, и опоздавшие сидят, лежат на разогретом деревянном настиле палубы. Разговоры на корме не просто звон, а выпуск устной газеты, из которой можно узнать свежие и, разумеется, самые достоверные новости.
Например, что уже точно решено зайти на остров Барбадос, - новость, о которой и сам капитан не подозревает, - и что у ближайшего атолла мы ляжем в дрейф, спустим шлюпки и будем добывать кораллы. Все это, конечно, здорово, но меня больше всего волнуют Галапагосские острова с их пингвинами, гигантскими черепахами и прочей неповторимой фауной. Хотя острова лежат чуточку в стороне от нашего маршрута, по слухам, есть шанс, что нам удастся на несколько часов туда зайти.
Я так откровенно мечтаю о Галапагосе, что соседи по столу в кают-компании не могли этим не воспользоваться.
- Получена радиограмма… - усаживаясь за стол, вкрадчиво сказал Ткаченко.
- А, Галапагосские острова, - наливая чай, равнодушно произнес Ковтанюк.
- Да, теперь сомнения отпали, - кивнул капитан.
Я взвился над столом.
- Точно?!
- Как вам сказать, - позевывая, ответил Ткаченко.
- Это смотря с какой стороны, - смутно добавил первый помощник.
- Что вы вносите элемент скепсиса? - Капитан осуждающе покачал головой. - Вопрос уже решен.
- Положительно? - вскрикнул я.
- Увы, - под общий смех вздохнул капитан.
Меня уже дважды разыграли, но я не могу окончательно загасить в себе искру надежды и каждый раз, когда Ткаченко, безразлично глядя в сторону, роняет: "Получена радиограмма…" - жду чуда.
Вот он появляется на корме в сопровождении своего закадычного друга Снежка. Сейчас состоится представление, которое происходит каждое утро и все равно собирает много зрителей. По палубе начинает извиваться капроновый конец, пробуждающий у собаки древний охотничий инстинкт. Снежок подкрадывается, прыгает, щелкает зубами и недоуменно оглядывается: конец раскачивается в воздухе за его хвостом. Пес вертится со скоростью центрифуги, оглашает корму неистовым лаем и совершает немыслимые прыжки, но никак не может изловить своего врага. А когда ему это наконец удается, он намертво вцепляется в конец и с торжеством оглядывает изнемогающих от смеха зрителей. Но тут кто-то вырывает его добычу, все начинается сначала и продолжается до тех пор, пока у Снежка нет уже сил прыгать, а у зрителей - смеяться.
После завтрака жизнь на корме замирает. Научные сотрудники расходятся по рабочим местам, а палубная команда продолжает бесконечную
окраску корабля, бесконечную - потому что морская вода за считанные недели расправляется с белилами, съедает сурик и ржавчиной
вгрызается в стальной корпус. Вот и приходится весь рейс малярничать. Смотришь, и дух захватывает: на опущенных за борт подвесках
ребята спокойно орудуют скребками и кистями, а внизу, в двух-трех метрах - битком набитый акулами океан.. Они тянутся за нами,
соблазняемые камбузными отбросами, - все-таки какое-то разнообразие, надоело питаться одной рыбой. Сверху, с безопасной высоты,
я смотрю на акул снисходительно, а происшествие в Рабауле дает мне право так поучать новичков: - Я, как человек, чуть не съеденный акулой…
Содержание
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
|
