Вот уж тут не зевай! Созерцание сменялось тяжелой борьбой, напряжением сил и нервов. Так обстояли дела со "стандартной" акулой, которые попадалась на крючок до этого. Но сегодня был случай особый -"такой" акулы наши рыболовы еще не видели.
      "Пятым номером", как будто на месте "мышки" из сказки про репку, стоял аэролог Толя. Так "исторически" сложилось, что ближе к сопернице места ему никогда не доставалось. Но и сзади него никто не пристраивался. "Замыкающий" Толя был заядлым речным рыболовом ("Я дома на Волге во-о-от таких щук ловил") и рыболовным теоретиком. Он перерыл в судовой библиотеке всю Большую советскую энциклопедию (и даже, как здесь шутили, "Полное собрание сочинений" Ленина, где упоминалось об "акулах капитализма") в поисках хоть какой-нибудь информации об обитающих в Атлантике, у западного побережья Африки, этих хищниках. И по всему выходило, что до сих пор на крючок попадались так называемые песчаные акулы.
      Сегодняшняя же была не из таких. Впрочем, и видел-то ее Толя всего секунду-другую, когда она стремительно появилась из морской пучины и схватила насадку. С этого момента ловцам было не до созерцания.
      На крючке акула сидела прочно. Еще бы! Ведь его делали на совесть: нашли в мастерской у механиков подходящий пруток из стали нужного качества, под нагревом газовой горелки молотком и кувалдой придали нужный изгиб, выковали кольцо и жало. Закалили железку в машинном масле. Так что с изготовлением крюка пришлось здорово повозиться.
      А веревка, к которой был привязан крюк! О ней тоже разговор особый. Ее делали из распущенного капронового каната. А поскольку длинные канатные концы боцман давать "жилился" (мол, "а швартоваться-то чем будем?"), парни по вечерам на баке расплетали небольшие, метров по десять-пятнадцать, куски тросовых обрезков. И накрепко связывали получавшиеся пряди между собой, чтобы получить что-то единое целое в полсотни метров, а то и более, длиной. Из-за этого на веревке было немало узлов. С одной стороны - хорошо (когда веревка от сильных рывков акулы скользила сквозь рукавицы, на узлах ее было легче удержать), с другой - плохо (потому что эти же узлы не позволяли плавно стравливать снасть, когда это было крайне необходимо). И все же, если кому-то удавалось на узле переломить поединок, удержать соперника, тогда направление "перетягивания каната" менялось на противоположное, шло вверх.
      Но не в этот раз. В этот раз наши рыболовы сдавали свои позиции, и свободного троса за их спинами оставалось все меньше. В другое время на помощь приходили зеваки. Те, что стояли на верхней палубе и наблюдали за происходящим внизу, на корме. Но сейчас таковых не наблюдалось. Только одна девушка-аэрологичка с фотоаппаратом, которую Толя прямо-таки упросил сделать несколько снимков.
      И то правда: лучше несколько раз увидеть, чем сто раз услышать. Действительно, у Толи была масса захватывающих фотографий из морской, судовой жизни. В частности, с теми же акулами. Вот обычно в тропиках на корме судна оборудовали брезентовый бассейн. Механики приваривали к палубе металлические стойки, в пазы которых вставлялись извлекаемые из специального склада доски. В эту коробку клали огромный брезентовый мешок, с помощью насоса наполняемый забортной водой. Вода, конечно, просачивалась через брезент и уходила за борт. Но потерю восполняли, то и дело производя подкачку, чтобы держать уровень. Однако бассейн был небольшим, и при массе желающих места в нем всем не хватало.
      И однажды судно остановилось на гидрологическую станцию в середине дня. Жара. А матросы спустили на корме трап до самой воды - красили борт да ушли на обед. И самые близкие "по душе" к воде люди - гидрологи - решили искупаться. Хотя это было строжайше запрещено: по вполне понятной причине - известный рассказ Станюковича гласил: "акулы не дремлют".
      Благоразумный Толя сам в воду не полез, а фотоаппарат повесил на шею "на всякий случай". И случай не заставил себя ждать - появилась акула, народ пулей по веревочному трапу выскочил из воды, может быть, совсем и не увидав ту кровожадную хищницу, а лишь среагировав на чей-то крик. Но на Толиных кадрах этот факт был зафиксирован и сомнению не подлежал. Вот и теперь ему хотелось с помощью подружки "запечатлеться для истории".
      Обычно пойманного уставшего, поверженного монстра вытаскивали на палубу и тут же отбегали подальше. Акула, извиваясь и подпрыгивая на довольно большую высоту, делала попытки "доскакать" до борта и перемахнуть через него в родную стихию. Но силы ее иссякали, и, наконец, она неподвижно застывала. На теле акулы пиявками висели рыбы-прилипалы: размером от крупного ерша до небольшого судачка - прилепившиеся к хозяину своими овальными присосками, расположенными на "темени".
      К акуле все ближе подходили сначала самые отважные, а потом и все остальные. Кто-то в качестве сувенира отрезал хвостовой плавник, кому-то доставался спинной, третий становился владельцем акульей "челюсти" - все это специальным образом обрабатывалось и доставлялось домой для представления перед семейством.
      Толю такие вещи не очень интересовали (да ему обычно эти экзотические части и не перепадали). Он острым тесаком с усилием пробивал акулью кожу ("в воде, при необходимой обороне, это ни за что бы не получилось - так она толста") и, пересиливая брезгливость, рылся в желудке акулы, ища там плоды цивилизации или морской трагедии - какое-нибудь бутылочное письмо, так и не дошедшее до адресата, или чьи-нибудь личные вещи, проглоченные вместе с хозяином). Однако ничего, кроме какого-то пластикового флакона, он там ни разу не обнаружил...
      А пойманная и рвущаяся с крюка акула тем временем все больше изматывала своих соперников, метр за метром отвоевывая у них веревку и свою свободу. Они же, обессилев, в напряжении скучились у борта и лишь мешали друг другу. Вот Толя уже еле удерживал завязанный на конце веревки большой узел - "узел последней надежды", как говаривал Гена. Последовал очередной резкий рывок акулы - и она вместе со снастью ушла в пучину.