"Я знаю, что умру, но я в это не верю". Кто-то.
"Слова улетают, написанное остается". Кто-то, но другой.
Мне - 60. Уже до этого (пенсионного) возраста не дожили (умерли, значит) очень многие. И умные и достойные и талантливые. Например, среди актёров (если кто помнит): П.Алейников (51), Болтнев А.(49), Быков Л.(51), Высоцкий В (42), Дворжецкий В (39), Ивашов В.(46), А.Кайдановский (49), С.Лукьянов (55), П.Луспекаев (42), А.Миронов (46), В.Спиридонов (45), С.Столяров (58), А.Фатюшин (52), Л.Филатов (57), Л.Харитонов (57) и т.д.
А уж учёных, моряков, дальневосточников, которые умирают в молодом (с точки зрения японцев) возрасте очень много. Некоторых никто и не помнит. Так, нигде невозможно найти даты рождения и смерти интересного человека Г.М.Бирюлина - океанолога, писателя, штурмана, работавшего в ДВ океанографии в 40-60 годы.
Не помнят, потому что все они воспоминаний не оставили. Зато моряка и кораблестроителя Крылова, генерала Григоренко помнить будут все русские, пока останется Россия. Потому что они воспоминания оставили. Конечно, главное в том, что им было что сказать о своём прошлом, и что они сумели написать об этом интересно и с чувством. Но даже и не генерал (например, солдат) и не академик (например, аспирант) могут уже написать о том, что они видели и пережили - у каждого свой мир и свой опыт, поделиться которыми полезно не только для родственников, но и для соотечественников.
Я лишён многих достоинств, полон недостатками и в булочном ряду чувствую себя неуютно. Но, когда оказалось, что никто более не захотел вспомнить то время, те события и тех людей, к которым я был причастен, начал писать и я.
Конечно, всей правды я не скажу: были в моей жизни глупости, ошибки и тайны. Кое-чего я стыжусь. Себя за ошибки и проступки оправдываю молодостью. Если кого и обижал, то ненамеренно. Это пусть останется со мной. Но и кроме этого мне есть чем поделиться. Здесь 1-я часть (из 3-х) про работу в ДВНИГМИ.
Часть 1/3. О ДВНИГМИ
"Тогда я был молод и глуп… Теперь я стар и глуп". Г.Гейне.
"Где Борисов, Где Егоров ?". В.Высоцкий.
Писать воспоминания я начал 7 января 2006 г. Толчком к этому послужили просмотренные мною другие мемуары официозного издания истории института. Стало досадно: почему никто не написал про наше поколение, про наш выпуск. Мы были единственным массовым притоком выпускников ДВГУ в ДВНИГМИ. В 1972 сюда были направлены 16 из 22 (кроме Чернецова, Казакевича, Бялгожевского, Ревы, Чаплинского и Карманова) моих однокурсников: Оля Бондаренко, Коля Ванин, Юра Волков, Ира Гончарук, Саша Кононенко, Света Кравчук, Володя Крайнев, Света Ломкова, Саша Перегудин, Саша Румянцев, Коля Рыков, Паша Фирсов, Слава Холманов, Боря Чернышов, Света Чиркова, Женя Шаповалов.
Многие интересные личности, знавшие ДВНИГМИ (и советскую океанографию) лучше и писавшие интереснее, оставили этот мир без воспоминаний, а опыт каждого был неповторим. Никто уже не расскажет, например, почему Визе во Владивостоке не поддержал прошение за арестованного геолога Павлова (он вместе с Визе участвовал в экспедиции Седова, а во Владивостоке сотрудничал с Дальгеофизином).
Не узнаем мы, куда делась рукопись работника ДВНИГМИ А.Е.Крафта "Методы обработки приливов" (архив был уничтожен, когда семья Александра Евгеньевича вынужденно покинула ведомственную квартиру в здании ДВНИГМИ после смерти учёного в 1951 г.).
Начинает уходить в лучший мир и моё поколение. Мои однокурсники (их жизнь - много интереснее, а способности - много большие) писать воспоминания отказались. Вот потому я решился отнять время от привычного писания статей научных, но интересных лишь узкому кругу читателей (а, может быть, только мне). Напишу про тех, кого нет и про то, о чём, полагаю, другие не напишут. Ну и добавлю про себя, любимого. Времени до сдачи первого исторического сборника ДВНИГМИ осталось немного (точнее, оно закончилось 31 декабря), поэтому за оставшиеся праздничные дни смогу написать немного. Может это и хорошо, а то допишусь… Но моя часть мемуаров в сборник не вошла - директор решил, что она слишком остра.
РАЗНЫЕ ЧЕТЫРЕ БУКВЫ
Попал я на обучение в ДВГУ (кафедра океанологии геофизического факультета) случайно: документы из ВВУ вернули поздно (не прошёл в авиацию по зрению), билетов в Москву и Ленинград (я жил в Магадане) не было. 30 июля сел на самолёт Магадан- Хабаровск (тогда прямого рейса во Владивосток не было) с намерением поступать на судоводительский местного ВВИМУ. В самолёте прочитал правила для абитуриентов ВВИМУ и понял, что здесь я с моим зрением также не пройду.
Обливаясь от пота (чёрный костюм в июльскую жару оказался совершенно неуместен во Владивостоке) я принял предложение какого-то бродяги-"предпринимателя", и за 3 рубля (тогда это были деньги) он отвёл меня в гостиницу ТОФ на трамвайном кольце (большой зал, но зато стоимость проживания - 1 рубль). Оставался последний день для сдачи документов. Я намеревался поступить на истфак (история, как видно, меня всегда увлекала). Но в холле здания на Суханова (где были укреплены 4 буквы Д В Г У), я увидел самодельный плакат с фотографиями участников морской экспедиции и заголовками типа "плавайте вместе с нами" и решил подать документы на океанологический.
Это был поворотный момент моей жизни, но я этого тогда не понял. Получил направление (для временного проживания) на Трактовую (барак на Чайке, который недавно, кажется, сгорел). Там я впервые столкнулся с нравами общежития, попытался научиться плавать (ледяную воду Колымы ранее избегал) и надел маску бывалого парня (чтобы спрятать полное отсутствие опыта общественной жизни).
Первый семестр провёл на одни пятёрки (кажется, единственный на факультете), но потом резко охладел к обучению (благо, кроме этого были и другие, более приятные занятия). Состав дисциплин, уровень их преподавания, состав преподавателей меня не устраивали. В школе Усть-Омчуга (1-7 класс) и в 1-й магаданской школе (8-10 класс) преподаватели были и интереснее, и сильнее.
Обучение в ДВГУ в основном проходило в больших аудиториях (с середины её на доске ничего не было видно) и в так называемых комнатах для занятий в общежитии (мимо которых пробегали, иногда с криками, и проходили, часто в халатах, его обитательницы). Набор дисциплин (много общественных наук, математики, физики, химии и очень мало специальных курсов) заставил меня усомниться в правильности выбора (но угроза призыва в армию уже удерживала от ухода).
Поражал объём т.н. "общественных наук". Зубрить даты съездов и читать "Философские тетради" (жуткая смесь) приходилось всем.
Зато логики или основ писания статей не было. Совсем не учили анализировать и мыслить. Только на истории КПСС можно было отработать умение анализировать и спорить.
Впрочем, и специальные курсы меня не увлекали (два часа упражнений - вывод формул и никакой физики).
Так что в университете я не научился писать свои статьи, искать и читать чужие. Пришлось потом сидеть в библиотеках, работать по ночам и многократно переписывать рукописи. А просто не было курса "как написать статью, чтобы её прочитали до конца". Изучение английского (лишь 1 час в неделю) сводилось к чтению газет и простым диалогам (хотя преподавательница английского была очень яркой личностью). Немудрено, что многие мои однокурсники иностранные журналы до сих пор не читают. Научные статьи никто, насколько я помню, в ДВГУ не писал. Даже с реферативным журналом я познакомился лишь в ТОИ.
Никто из ведущих океанологов города (а они были и были- качественные) нам лекций в ДВГУ не давал. Этим наше обучение отличалось от того, что было принято во всём мире. Ну, не были предусмотрены лучшие учёные (штатные преподаватели не могли отдать свои "часы", а пригласить работать бесплатно, вероятно, было совестно).
Этого нет и сейчас. Так что в университете низкое качество образования обусловлено заранее. Обусловлено самой системой подбора преподавателей и лекторов. Ни разу нам не проводили экскурсий в родственные институты и ни разу не было практики в море. Это уж совсем непонятно. Не было ни обсуждения новых статей, ни опыта работы в организациях, только - лекции.
Студенты никогда не тестировались в процессе обучения. Творческой свободы у преподавателей не было - состав дисциплин и содержание лекций не менялись годами.
Запомнились лишь немногие интересные преподаватели. Преподаватель геодезии (жаль, что курс длился только 2 семестра), как я сейчас понимаю, был очень интересной личностью и качественным специалистом.
Преподаватель физики, кроме прекрасного изложения предмета, комментировал во время лекции передачи "Голоса Америки".
Невысокая полная дама излагала общую химию так, что выглядела красавицей - вот такой эффект профессионализма. Запомнился брат преподавательницы вычислительной математики Л.А.Молчановой (он вёл у нас практику) - Борис Александрович - он "не делал вид". Последнее я оцениваю высоко из-за редкости профессионалов в том, советском, обществе.
А вот зав.кафедрой океанологии А.М.Баталин мне не понравился именно непрофессионализмом: согнутый крючком (интересно, а каким я буду в его возрасте), постоянно с трубкой (потом - в 35 лет - и я начал курить, но резко бросил в 57), с неуместными чудачествами (как я понимаю, перенятыми от Н.Н.Зубова). Например, региональную океанографию (ей посвящались лишь 2 часа из тысяч) он излагал в виде отдельных анекдотов и историй (в то время А.М.Баталин писал "Мифы и легенды океана"). Нет, мне не хотелось быть океанологом уже с первого курса.
Уже позднее, когда я случайно попал на распродажу библиотеки А.М.Баталина, когда я прочитал его статьи, я понял, что столкнулся с нередкой трагедией администратора (кроме заведования кафедрой, А.М. "вел большую общественную работу"). При большой загруженности А.М. практически уже не работал по специальности, не смог подготовить докторскую диссертацию (стал профессором без защиты) и, вероятно, атрибутами чудаковатости защищался от несоответствия своих возможностей и требований работы.
Кстати, на распродаже библиотеки Баталина (её продавал один из его сыновей) я задумался: почему бы ДВГУ (он был зав.кафедрой океанологии) или ДВНИГМИ (он был и зав.отделом и директором ДВНИГМИ) или Гидрографии (он был начальником одного из отделов) или ТОИ (там была самая большая библиотека по специальности) не приобрести её целиком. Как, например, Шокальский (он долгие годы был библиотекарем Гидрографического управления) купил библиотеку Крюммеля у его вдовы. Моё предложение в ТОИ отклонили, и библиотека (с архивом) Баталина распылилась и исчезла. После смерти многих ДВ океанографов (например, Бирюлина, Павлычева, Супранович, Покудова) их библиотеки также исчезали (уничтожены или недоступны для учёных). Я вспомнил об этом снова, когда увидел в Вудс-Холле мемориальные залы библиотеки (там народ после смерти учёных сохраняет уникальные библиотеки).
Несомненной заслугой А.М.Баталина были океанологические семинары (аналог зубовских), проходившие на кафедре по пятницам. Почти без перерывов. Теперь я понимаю, каких трудов ему и кафедре стоила эта непрерывность). На них собирались океанологи разных организаций (а ведомственная разобщённость была и тогда очень сильной). При отсутствии Океанографического Общества (оно формально было создано при ИОАН, кажется, лишь в 90-х) баталинские пятницы давали хорошую возможность профессионального образования и общения. Жаль, что многие хорошие и опытные учёные и техники их игнорировали, а выбор тем при ограниченном числе участников был случайным. Я же, без мудрого руководителя, даже регулярно посещая эти семинары, не воспользовался их возможностями.
Самой замечательной личностью семинара был интеллигентный Вадим Фёдорович Козлов. Позднее, работая с ним в одной лаборатории и посещая его лекции по методам вычислений, я понемногу обучался его методам работы с литературой и написанию статей. В библиотеке ТО ИОАН он бывал ежедневно. Библиотекарем там тогда была Людмила Петровна, редкой эрудиции женщина (имена многих людей, с которыми я встречался в жизни, я забыл, а её имя буду помнить всегда, по крайней мере, до первого инсульта). С тех пор уровень институтов я оцениваю по уровню научной библиотеки. Например, библиотека ДВНИГМИ совсем не получала иностранные издания (в отличие от ТИНРО и ТОИ) - дискриминация региональных институтов Гидромета была и осталась.
ДВГУ был заново (закрывался трижды, последний раз в 1939г) создан в 1959 году. Кажется, на основе переведённого во Владивосток какого-то педвуза (другой педагогический институт также был во Владивостоке). Естественно, преподавательский состав был очень слабым (кроме, пожалуй, биологии). Его предшественник - ДГУ (в котором был и географический институт, аналог санкт-петербургского) был закрыт после ждановского визита в 1939 г. (в его здании разместился НКВД, так что потом на месте этих четырёх букв на фронтоне головного здания легко было прикрепить другие четыре), а преподаватели исчезли без следа (вероятно, большинство - в ГУЛАГЕ). Кстати, и в недалеко расположенном здании другого научного регионального центра (Общество изучения Амурского края) также разместились отделы НКВД.
Океанологов в стране в то время (до войны с 1930 г. - в МГМИ) готовили в Москве (МГУ, с 1953) и Ленинграде (ЛГМИ - с 1945 и ЛГУ - с 1945). Во Владивостоке подготовку океанологов проводили с 1964 г. Ранее - с 1957 г. обучение (физиков моря, аналог кафедры физики моря МГУ) проходило на физфаке (а первый набор гидрологов суши и метеорологов был в ДВПИ в 1950 году).
Вероятно, этой аналогией объясняется именование факультета геофизическим, хотя геофизики не было совсем. Техников-океанологов (насколько я могу судить по известным мне выпускникам - хороших) готовил техникум (ВГМУ). Во Владивостоке были представлены все учебные центры (например, МГМИ - Бирюлиным, МГУ - Павлычевым, ЛГМИ - Ростовым, а Гидрографический институт/ЛВИМУ - Булгаковым).
В нашей группе было много интересных личностей. Лучшим по успеваемости был Коля Ванин (долгое время он работал в ДВНИГМИ, потом в ТИНРО, а сейчас он, кажется, в ТОИ).
Самыми авторитетными были прошедшие армию (я был дружен с ними). Двое из них (Костя Минин и Евгений Храпатый) были позднее отчислены по доносу милиции (они пытались петь под свою гитару в ресторане и вступили в конфликт с агрессивно возражавшей официанткой). Боря Чернышов, человек редкой работоспособности и рассудительности, староста нашей группы и второй из выпуска начальник океанографического отряда, так и не смог обзавестись квартирой после многих лет работы на судне. Поэтому и уехал позднее в родную Тайгу.
Карманова звали "князем", Чернецова - "графом", что характеризует не только отход от революционных идеалов в то время (как помнится из газет того времени, старые революционерки ещё получали новые квартиры повышенной площади, а студентов, пытавшихся подработать пением в церковном хоре, выгоняли из ВУЗов), но и их авторитет. Оба (Володю Чернецова я посетил, когда он работал в АтлантНИРО; Гена Карманов работал в КамчатНИРО), кажется, умерли. Умер и Саша Кононенко (кажется, единственный золотой медалист в группе) - он работал в ДВНИГМИ до самой смерти.
После первого курса практику по геодезии нам настоятельно рекомендовали пройти на Чукотке (в действительности её там не было). Вербовщица из П/К гидрографии как-то договорилась об этом с завкафедрой. Мы должны были сидеть 3 месяца на 4-х водомерных постах (рейках) и ежечасно фиксировать уровень реки Великой (туда из Анадыря доходил прилив). В матросских бушлатах третьего срока и за 45 рублей в месяц (минимальная оплата труда тогда составляла 70 рублей). В Петропавловске (К) на такую работу при зарплате 130 рублей почти никого не нашли (был один бывший таксист, скрывшийся от чего-то). Позже в коридоре гидрографии П/К я увидел приказ о премировании (все - более 1000 р.) штатных работников за "экономию фонда заработной платы". На нас, студентах, наэкономили…Поэтому и запомнил навсегда фамилию руководителя экспедиции - кап2 Соловьёв.
Но мы были молоды и у нас были ружья. Было нескучно, но голодно - нас обеспечили продуктами из расчёта матросского пайка (в который входило 8 банок тушёнки в месяц на троих). К тому же мы кормили местный гнус (комаров, мошку, оводов), для которых мы были единственной пищей. Большую часть дня (а ночи там все - белые) мы в тундре и реке искали всё съедобное, чтобы выжить. Рыба, зайцы, куропатки, грибы…
Помнится, осенью предупредили нас о предстоящем снятии поста. Мы сняли палатки, закоптили куропаток на дорогу, сожгли всю солярку (нашли на реке), по флюгеру расстреляли немногие оставшиеся патроны. Три патрона закопали вместе с мукой, сгущенкой, частью солярки и запиской для тех, кто, может быть, потом посетит это гнусное место. Ждём день, два - нет катера (потом узнали, что у него мотор забарахлил). Съели все клёцки (из муки ничего больше не получается) и, поделив на троих патроны, разошлись, надеясь подстрелить кого-либо из пролетающих птиц (куропатки к тому времени как-то исчезли).
Я залёг, присыпавшись листьями, на берегу озерца и дождался гусей. Однако, когда я встал, косяк так круто взмыл, что последнего гуся я подстрелил лишь в крыло. Минут пять я (худенький и голодный) душил жирного гуся в объятиях, а он меня клевал и бил крыльями. Слёзы сыпались из меня при каждом щипке. Тогда-то я понял, что поговорки "сытый голодному не товарищ", "гусь свинье не товарищ", "эх, товарищ, товарищ" как-то связаны между собой. Избитый, в синяках и ранах, заплаканный, с тяжёлым трофеем, я заковылял по кочкам к далёкому лагерю. Товарищам (Боре Чернышову и Володе Реснянскому) в охоте не повезло. На гусе мы продержались ещё два дня, а потом и катер пришёл ("подумаешь, три дня подождали").
Через год желающих посетить Чукотку было поменьше. В ту "экспедицию" я поставил крест на охоте. Дело было тоже осенью. Товарищи спали, а я пошёл между измерениями пострелять куропаток (юность вспоминается тем, что непрерывно хотелось удовлетворить два чувства, одно из которых было чувство голода). Подбил одну (она уводила меня от выводка) и тоже - в крыло. Бью её о приклад (в тундре - ни деревца, ни камней) - крыло оторвалось, бью - оторвалось другое. Наша собачка посмотрела на меня укоризненно и отошла. С тех пор я и не охотился никогда. Но я отвлёкся…
Нашими (океанологов) друзьями были гидрологи суши (почти все - обаятельные дамы) и студенты старшего на год курса. Помнится азартная игра в покер, которая проходила в моей комнате общежития (я только два года снимал комнату у старой казачки на Голубинке, и это заслуживает отдельного воспоминания).
Я, как старший по комнате, ввёл плату за вход и за игру (нужно же было как-то компенсировать неудобства долговременного пребывания посторонних). Как-то утром обнаружил кассу с накоплениями опустошённой, но с запиской примерно такого содержания: "было 350 рублей 80 копеек". Прикинул: украл кто-то из своих же сожителей. Но искать и пытать не стал - после такого нужно было бы или сдать в милицию или выбросить из окна. Просто завёл новую кассу. Как-то утром обнаружил новую записку: "а теперь было только 56 рублей 70 копеек". Юмор вора оценил, но игру прекратил. И кому стало хуже, я вас спрашиваю?
С младшими (а также с географами и метеорологами) мы почему-то не общались.
При случае дополню описанием реалий той жизни. Первое вино я попробовал на 3 курсе. Разнообразное и не фальсифицированное вино,
даже местное, всегда было в продаже и на базаре тоже. Пить вино мне сразу не понравилось. Пить я так и не научился и в будущем, хотя и старался учиться
добросовестно и у лучших учителей. Наверное, северянам (а я - самый настоящий колымчанин) алкоголь противопоказан.
НЕНАВИСТНЫЙ ДИПЛОМ
"Если бы каждого встречали по заслугам,
кто бы избавился от пощечины?" Гамлет.
Диплом я писал у Гаврилы Михайловича Бирюлина, учёного и писателя. Они работал в гидрометинституте (ДВНИГМИ).
ДВНИГМИ располагался в дореволюционном здании, расположенном по адресу: Дзержинского 24.
Вначале (в 1912 г.) было слово (утвержден проект Владивостокской метеорологической обсерватории, Устав и штат).
В 1925-1926 г.г. владивостокская обсерватория была объединена с Благовещенским метеобюро (Хабаровского, вероятно, не было - иначе ничем не объяснить объединение столь дальних учреждений, игнорируя последнее).
В январе 1931 года на базе этой геофизической обсерватории (а также камчатской) был создан Дальневосточный Геофизический институт (Дальгеофизин).
В 1934 г. институт (способный проводить качественные научные исследования) был раздроблен на несколько обсерваторий (Владивостокское, Хабаровское, Камчатское УГМС), естественно, с более приземлёнными задачами, не научными, а техническими. Аналогично были закрыты высшая школа мореплавания и университет.
Институт (уже под именем ДВНИГМИ) был воссоздан лишь в 1950 г уже как часть Приморского УГМС.
Судя по юбилейной конференции, ДВНИГМИ почему-то упорно открещивается от родства с Дальгеофизином, который работал в том же здании и по таким же темам (плюс изучение морской геологии).
Дальгеофизин был более мощным НИИ Дальнего Востока, чем ТИРХ (последний, после того, как ТОФ выгнал его с Басаргина, ютился в небольшой части здания в центре города) с двумя собственными журналами и богатой библиотекой. Зав.отд.океанографии в Дальгеофизине работал Гомоюнов (ранее - научный сотрудник станции в Сад-Городе, затем - преподаватель Краеведческого института ДГУ, зав. Отделом ТИРХ, а впоследствии, после разгона института, - руководитель экспедиций ГУСМП и сотрудник ААНИИ). Он же редактировал (кажется, в 1951) первую книгу В.М.Штокмана (Экваториальные противотечения в океане).
Дальгеофизин был основным океанографическим институтом восточнее Москвы с хорошими для того времени инструментами для производства морских измерений. Его сотрудники проводили (вместе с сотрудниками ГГИ и ТИРХ) все океанографические работы в первый геофизический год (1932-1933).
ДВНИГМИ- первый заход
В 1972 г. ДВНИГМИ имел мощный флот (более десятка судов, из них 8 - с техническим составом в 50 и более человек), сильные отделы метеорологии и гидрологии (вод суши), но слабый (по сравнению, например, с ГОИН или ИОАН) отдел океанографии.
Основное внимание в отделе уделялось расчётам приливов и льду. Вычислительной техники (графопостроителей и принтеров) тогда не было, поэтому было много техников и лаборантов.
Гаврила Михайлович мне сразу понравился. Огромного роста, угрюмый, он изредка выходил из маленькой комнатки (где сидели ещё двое), буркнув: "в редакцию" (тогда надо было записывать причину отлучки с рабочего места), а многочисленные лаборантки, сидевшие в проходной комнате, комментировали: "выпить пошёл" (хотя женщины, по-моему, его очень отличали). Сами они подолгу обсуждали по телефону (единственный на отдел телефон никогда не отдыхал), что случилось и что не случилось. Бирюлин написал, кажется, две книги (сборник "Рассказы о море", которая мне понравилась, и фантазию на тему светлого коммунистического будущего "Море и звёзды", которую я не читал).
Позднее я познакомился с его диссертацией по океанографии пролива Лаперуза, которая отличается от многих иных ясностью изложения и, по-моему, актуальна и через 50 лет после создания.
Однако предложенная тема диплома (про полыньи Охотского моря) меня тяготила (измерений в полыньях не было, и пришлось ограничиться связью их площади и температурой вод вне их), и диплом получился очень слабым. Да и писание текста шло "со скрипом" и было для меня, необученного этому, пыткой. На банкете после защиты Гаврила Михайлович, заметив моё подавленное настроение, произнёс речь, которую я запомнил примерно такой: "В молодости любые проблемы представляются катастрофами, сравнимыми с ударом четырёхгранного колеса телеги жизни. Но проблемы есть и в старости, просто число граней колеса становится больше".
У Г.М. диплом одновременно писали также хитроумный П.Фирсов (по-моему, лучший диплом выпуска, жаль, что Паша променял приливы на коммерцию) и флегматичный Н.Рыков.
На фото:
Здание ДВНИГМИ- справа. Стройтехника у здания стоит, потому что при прокладке труб к строящемуся блатному "офису" (это то, рядом с чем кран сломался ) поплыл фундамент.
Напротив здания ДВНИГМИ (там, где видны автомобили) находится интересный магазин (бывший "Колбасы") - "AD DOMINI".Интересный, потому что покупатели туда НИКОГДА не заходят. Как собственники отчитываются перед налоговиками - неясно. И любопытно.
В 1972 г. (когда проходил наш выпуск) во Владивостоке существовало 3 организации, способных принять выпускников: ДВНИГМИ, ТИНРО и ГС ТОФ. Во всех формировался огромный научный флот, и требовались только техники, хотя бы и с высшим образованием (называвшиеся почему-то инженерами). ТО ИОАН выпускников не запрашивало, так как было отделением, предназначенным только для обслуживания тихоокеанских экспедиций ИОАН. Все три организации наших и приняли (а ДВНИГМИ - больше всех).
Так "началась моя трудовая деятельность". После ДВНИГМИ я 20 лет работал в ТОИ. В 1993г был вынужден вернуться в ДВНИГМИ. Почему вынужден - ещё не написал. Также нужно написать, почему мне когда-то прикрыли визу. Обе истории интересны.
"Делай, что должно - и будь, что будет". Кто-то.
"В СИНГАПУР ЗАЙДЁМ - ДЖИНСЫ КУПЛЮ",
- вот так по несколько раз на день говорил один техник на "Прибое". На нём (не на технике, а на "Прибое") я провёл два рейса, а на "Волне" - один.
На обоих всё было одинаково: и три душа (без дверей), совмещённых с тремя гальюнами (слава богу, с дверьми) и грохот дизелей, и смешанный запах каустика и морской воды, и жирный эскалоп, и бетонное покрытие палубы (экономия леса, надо полагать), и лучшие каюты у экипажа.
Но судно - удобное для работы (лучше "Хромова"). Как обычно, ждём 20 дней заход в Иокогаму, получаем отказ ("поляки" ДВНИГМИ были неотличимы от некоторых судов радиоэлектронной разведки ГС ТОФ тоже польской постройки), ждём ещё 20 и заходим или снова работаем (а потом - чеки Внешторгбанка, за которые можно купить неликвиды покойного "Альбатроса").
В рейсы привлекала только валюта (по нынешним меркам - смехотворная - около полудоллара в день) - дополнение к убогому (примерно 150 рублей) жалованию. Все (или почти все) покупали шмутки, а во Владивостоке - продавали (или сами носили). Тем и кормились.
А в основном копили деньги на кооперативные квартиры - иных можно было дожидаться десятилетиями (государство за наш счёт строило в то время Асуанскую плотину, Бхилайский металлургический, поставляло всё на Кубу, производило оружие для войны во Вьетнаме и для всех желающих вести "народно-освободительное движение").
Этот мелкий бизнес - поиск дешёвого для перепродажи - отражался в уродливых реалиях быта: украшенных проспектами каютах; отказе во время захода от судового обеда (порт обычно был далеко от торговых рядов) и от приобретения в городе даже бутербродов; бесконечных разговорах о том, кто, что, за сколько купил.
Улица в Иокогаме Исезаки-чо (фото Николая Денисова).
Исезаки-чо и Малай-базар были основными местами скопления учёных. Учёных-ли? Хотя экспедиционный состав и именовался кратко "наукой" (по аналогии с "машиной" и "палубой"), по сути, и техники, и "инженеры" выполняли работу техников (океанологов, метеорологов, аэрологов). Какой-либо обработки, кроме примитивных определений плотности и удельного объёма (зачем - непонятно, ведь по исходным температуре и солёности их можно рассчитать и точнее, и только тогда, когда нужно) я не помню. Ну, может быть, несколько рисунков горизонтального и вертикального распределения параметров в некоторых отчётных статьях.
Большую часть простыни отчётного тома данных (большая часть работы машинистки) занимала "шапка" (полное именование страны, ведомства и прочего ненужного) и вычисленные (приведённые на стандартные горизонты - также ненужные ) значения. Из-за ненужных (но обязательных, утверждённых раз и навсегда) вычислений в рейсе не было нужного осмысления данных. Поэтому читать примитивные отчётные статьи и тогда желающих не было. Да и что можно было написать за два дня до возвращения домой (работа прекращалась буквально на пороге дома). А на берегу - месяц отстоя и - снова в рейс. Не такая как у рыбаков, но тоже потогонная система.
При "оформлении" рейсов запомнились многочасовые ожидания и унижения (таможня и погранцы были примером отношения государства к гражданам) - за границей оформляли намного быстрее и без унижения.
Однако люди не только работали, но и жили на судне. Особенности жизни в большом коллективе отвлекали от тупой работы, снега в лицо и грузика в блоке. Животных (собак и кошек), которые бы напоминали нам, что мы - люди, на судне не было, но были дамы, которые уже своим видом напоминали нам, что мы - мужчины (а мы были молоды и красивы).
Помнятся реалии жизни на судне. Например, артелка. Какой-то дурак её запретил в послесоветское время, и в рейсах с 2003 года на судах ДВНИГМИ её уже не было.
Помнится "тропическое" вино. Обычно это было не красное, а белое сухое, две бутылки в неделю. Уже и забыл, в каком соотношении сок меняли на вино (я предпочитал сок, так как пить не мог и не любил).
Помнятся кино, нарды/домино, азарт ловли кальмаров и корифен. В последнем особенно силён был педантичный (и хитрый) Володя Крайнев… Особым аналитическим умом запомнился Константин Фельдман (сейчас он в ИБМ), а добродушием - Виктор Яричин (он сейчас уже на пенсии).
А вот помполитов и нештатных стукачей я не помню: видать, невредные были люди. Добрым словом вспоминаю врача Прибоя Валентину Павловну (многие метры мохерового шарфа я связал в её компании - провозить можно было ограниченное число мотков, а изделия считались отдельно) - редко можно было встретить на судне врача-работягу такой высокой квалификации.
Количество станций было чрезмерным (до 150 в месяц), ход со станции давали сразу же по подъёму серии. Это порождало проблему: если при обработке обнаруживалась ошибка, то повторить станцию было невозможно. Особенно много ошибок было в солёности. Обмен данными между ведомственными институтами во Владивостоке отсутствовал (только через обнинский ВНИИГМИ), японских публикаций данных (их регулярно получал ТО ИОАН/ТОИ) никто не читал.
Зачастую ведомственные суда работали в одном районе (в то время основными районами были Куросио - восточнее и южнее Японии - и Филиппинское море). А работа русских и японских техников южнее Японии проводилась по одной сетке станций. Немудрено, что советские исследователи (помню частые визиты в ТОИ Болгурцева) предпочитали обращаться к японским данным. При том, что были и аккуратная работа, и "борьба за качество", и "ударники коммунистического труда", качество данных было низким (в военной гидрографии и в ТИНРО- ещё ниже). Ведь, термоглубомеров было мало, батометры (их производство почему-то было передано в Грузинскую ССР) приходилось подолгу "притирать", солёность определялась титрованием, нормальную воду делали неизвестно в каком подвале.
Однако любые изменения в практике (даже изменения в количестве или распределении станций) были невозможны (немногое зависело от личности начальника экспедиции и начальника отряда). Кроме того, что система (номенклатура была и на низшем уровне) ломала непослушных - нужны были не умные, а управляемые ("я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак"), она не оставляла времени на простое осмысление и анализ результатов. А я всегда был непослушным, языкастым и начальство критиковал, не думая о направлении ветра. За что и получал.
В публикациях результатов работ ДВНИГМИ можно найти солёность глубинных вод Японского моря в 34.2 о/о (а уже тогда было известно, что она не превосходит 34.08 о/оо). А в отчётах встречаются многочисленные (но такие же невозможные) данные температуры и содержания растворённого кислорода. Положение, насколько я знаю, не улучшилось и при появлении зондов (датчики не поверялись на заводе-изготовителе, а солемеров не было).
Однако все гидрологи были добросовестными, работали не покладая рук, днём и ночью, в любую погоду и при любом состоянии моря. Иногда наблюдались странные картины: посыльный грузик (он, по идее, должен идти по тросу на глубину) застывал и начинал двигаться обратно: судно опускалось на большой волне, и трос уходил куда-то вверх, в небо. 8 часов вахты, 5-6 - сна (при грохоте дизелей и слышном радио). Зато в большом коллективе.
ИНСТИТУТ ВТОРОЙ КАТЕГОРИИ
В моё время Государство непрерывно понижало уровень научных исследований (постоянными сокращениями штата, соединением-разъединением, а главное, системой финансирования).
В мире финансирование ученых оказывается на долгосрочной основе, без ограничений во времени (ученые не могут приспосабливать исследования к календарным срокам бюджета), ученый сам выбирает направление исследований, свободно публикуется, постоянно участвует в международных конференциях и в работе межведомственного национального общества.
В СССР зарплата была гарантированной (мнс - 120/132р.), но недостаточной для жизни. Поэтому т.н. хоздоговорные работы были важным источником дополнительной оплаты труда. Но при этом они отвлекали время от основной работы и, соответственно, понижали её уровень. Публикации были ограничены (как бы чего не вышло) т.н. актами экспертизы (в которых отсутствие новизны было гарантией одобрения работы). На международные конференции могли поехать очень немногие (естественно, обычно это были функционеры от науки). Национальное Океанографическое Общество в СССР отсутствовало.
ДВНИГМИ ранее был институтом второй категории (с меньшими размерами окладов), и его "науку" принято было считать прикладной (в отличие от ТОИ, где "наука" считалась фундаментальной).
В действительности всё было иначе. В любом "прикладном" институте всегда есть небольшие группы "теоретических" исследований (это всегда поднимает научный уровень организации). И в любом "академическом" институте есть лаборатории, занятые рутиной и "прикладной" (хоздоговора навязались с конца 60-х, кажется) работой (это позволяет получать дополнительные деньги). Ненужное (и вредное) деление (сохраняющееся) науки на прикладную и чистую произошло в 30-х, когда "академизм" был приговором. Отчасти поэтому взаимодействие учёных разных ведомств было и остаётся очень слабым.
Канцелярские термины (которые всё ещё в ходу): "внедрение", "практическая значимость" и т.п. нисколько не устраняют существующей разобщённости. Научной газеты во Владивостоке тогда не было. Сейчас есть одна ("Дальневосточный учёный", но с ведомственными институтами она дела не имеет, только - с институтами ДВО РАН). Ей уместно было бы (по аналогии с "Правдой") поместить на первой странице лозунг "Учёные всех ведомств, соединяйтесь" (например, в дальневосточное океанологическое Общество).
Уничтожение интеллектуального слоя происходило из-за резкого его увеличения (и уменьшения качества, соответственно). По уровню культуры, статусу и благосостоянию специалист с высшим образованием перестал отличаться от остального населения. Дело делалось немногими специалистами (очень немногочисленными), но в штате состояли десятки их посредственных или ленивых коллег.
Государство, резко увеличив число выпускников ВУЗов и понизив оплату научного труда, понизило и престиж науки. Все институты обязаны были посылать научных сотрудников на сельскохозяйственную барщину (а сельскохозяйственные институты и КБ имели третью категорию) для низкопроизводительного ручного труда. Хотя были случаи и более квалифицированного труда: Лев Грамм-Осипов и Вадик Левчук должны помнить, как мы сеяли гречку в "колхозе". Местные власти широко использовали подневольный бесплатный труд на прокладке дорог (мы укладывали битум зимой в Ботаническом саду), телефонные кабели осенью, выпекали хлеб на заводе (ну и старое же оборудование там, на Народном проспекте), сдавали металлолом (трактор давил новые чугунные трубы, а мы с Грамм-Осиповым их клали в грузовик), убирали стройплощадку (обрубали остатки бетонных свай). А уж мелких примеров непрофессионального труда было - не счесть (например, очистка и покраска балок и лебёдок и переноска тяжестей на большое расстояние).
С "перестройкой" (в 1990) пришло и немыслимое ранее. ЗКН (зам.капитана по науке) "Хромова" открыто продавал пусанскому скупщику (по бросовой цене) латунные (притёртые) батометры (а где их взять батометры сейчас?). Обычное затопление многокилометрового старого троса в море (избегая хлопот по его сдаче в металлолом на берегу) уже не было самым диким примером бесхозяйственности.
Суда избавлялись от квалифицированного научного состава, а руководство института - от судов и складов. Главным интересом большинства судовых экипажей (и "науки") стало приобретение и продажа автомобилей. Суда, похожие на рождественскую ель, возвращались в порт, а здесь их ждали гангстеры…
Наступил период безвластия и крупномасштабного грабежа страны…Нет денег (это когда разворовывали триллионами). Поступает предложение центра: работайте на народное хозяйство, а мы вас можем обеспечить только 60% необходимых средств.
Как институт должен зарабатывать сам ? Продавать течения или прогноз погоды? Американцы предлагали совместные исследования проводить, но почему-то в Охотском море, в Японском море, в Чёрном море, а не у Гавайев. Они нам друзья, но не до такой же степени.
Многие ушли торговать, а молодые кадры обходят институт стороной. "Необходимо государственным служащим повысить срочно зарплату, чтобы они не брали взяток". Нелогично. Почему тем, кто берет взятки, нужно повышать оклады, а не судить?
Однако институт уцелел, и мало-помалу (в основном, благодаря радиоактивным рейсам и принесённой мною в институт программе КРИМС) наука возродилась в институте.
Благодаря новому директору (тому, кто побоялся печатать этот мемуар) никто из учёных (с коммерческой точки зрения это - ненужный балласт судовой компании) не был уволен. Оснащение института вычислительной техникой, поддержка фундаментальной науки стали выгодно отличать новый ДВНИГМИ. Институт провёл (впервые) две международные конференции, основал журнал (на английском !!) "Pacific oceanography", музей... Вот и сборник по истории института вышел. Может быть, научная жизнь в старых стенах и сохранится… Господи, не дай убить русскую науку и, если сможешь, парализуй Чубайса.
СРАВНЕНИЕ РАБОТЫ ТАМ, ТАМ И ТАМ
Я работал 23 года в ТО ИОАН/ТОИ и понемногу в Сеульском (4 месяца) и Вашингтонском (2 месяца) университетах. Так что могу сравнить особенности работы там, там и там.
Технических работников в ДВНИГМИ было намного больше, чем научных (сейчас, вроде, соотношение поменялось). Очень дружные и многочисленные коллективы (поэтому весёлые застолья).
В ДВНИГМИ работники в конце дня одевались и стояли в ожидании, чтобы уйти ровно в 17.00.
В ТОИ (и за границей) нормой был уход раньше или позже (в Сеульском университете- до 11 вечера) и работа (по собственному желанию) в воскресные дни (правда, профсоюз в Корее запрещает техническим работникам работать в выходные). Разница в отношении к работе - как между любимой и нелюбимой женой. Такого безобразного оформления рисунков к отчётам и статьям, как в ДВНИГМИ, я больше нигде не встречал (видел и остров у западного берега Камчатки, и Сахалин, соединённый с континентом, а в последнее время - ненужную заливку цветом). Но много было и работяг - педантов и трудоголиков. Среди них и умерший недавно Сергей Крестьянинов, и, слава богу, живые Сережа Варламов и Володя Гречищев.
Начальниками экспедиций (ЗКН) на судах ДВНИГМИ ставились, как правило, не учёные, а научный состав был относительно постоянным. Это и плюс и минус: качество данных в рейсе проверить не успеешь.
Только на судах ДВНИГМИ был особый (ненужный) ст.инженер (в реальности - снабженец, "зам.по мылу"). Вообще, по режиму работы суда ДВНИГМИ ненамного отличались от военных (в моём понимании). Можно было бы, как у железнодорожников или штурманов, сохранить им погоны с подобающей эмблемой: карандаш, ручка или перо (одно перо - инженер, два пера - начальник отряда, три пера, понятно, - признак начальника(-ов) экспедиции/ЗКН).
Из-за того, что научные составы были постоянными, "блатные" суда (ходившие в дальние тропические рейсы) - НИС "Академик Королёв" и "Академик Ширшов" - отличались по составу от судов-работяг ("Прибой", "Прилив", "Океан" и "Волна"). Впоследствии я никогда не брал в обработку океанографические данные, полученные первыми двумя судами (хотя на "Королёве" и работал начальником океанографического отряда опытный и добрейший Степан Иванович Гись, но их океанографические данные - преотвратные).
Есть отличие и в поведении русских и иностранных учёных на конференциях (семинарах). Даже не понимая сообщения, русский молчит (на международных конференциях к этому добавляется языковый барьер). Иностранец никогда не удержится от вопроса, когда не понимает сообщения.
Для европейца (в эту группу можно отнести и американцев, и японцев) типичный русский - это человек, с которым можно приятно провести вечер, но от которого нельзя ждать серьезного дела. Очень удивляют иностранцев многочисленные застолья (обязательно с крепкими напитками). Отношение к русским определяется и пропагандой. Последние 15 лет отечественное ТВ, иностранные СМИ и голливудские фильмы к тому же непрерывно пропагандируют неверный образ русского за границей: если российская женщина находится в Европе, то это обязательно проститутка, если бизнесмен, то представитель русской мафии.
За границей секреты беречь умеют, но там нет идиотизма избыточной секретности и идеологических ограничений (хотя и ограничений, и кастовости - с избытком). Помнится, как на октябрьские праздники в ТОИ собирали вместе и закрывали печатные машинки (вероятно, чтобы в праздники прокламации не печатали). А недавно (уже в капиталистической РФ-ии) опубликовали инструкцию, по которой нужно писать отчёт о всех контактах с иностранцами. Это - учёным-то. Я уж лучше откажусь от контакта с иностранцами.
А любые пакеты из-за границы приходят выпотрошенными (деньги ищут, что ли?). Примеров непродуманности и просто глупости много.
Отличия отечественных и иностранных публикаций (кроме языка)… На Дальнем Востоке не было океанографического журнала (при 4 океанографических НИИ), поэтому статьи, в основном, публиковались в многочисленных сборниках. Они, как и разнообразные "Труды" ("Труды ДВНИГМИ" в том числе), считаются "серой" литературой. А публикация в московских изданиях была (сейчас, с появлением электронной почты, ситуация улучшилась) связана с большой потерей времени.
Серые сборники (в каталог Вудс-Хольского института их даже не вносят) отличаются отсутствием критического внешнего рецензирования (обычно статьи обсуждаются лишь на местном семинаре). За границей публикация без многократного рецензирования просто невозможна.
Из-за отсутствия жёсткой требовательности к статьям страдает уже не только суть публикаций, но даже русский язык. Вот статья в "Метеорологии и гидрологии" про 20-летний юбилей нис "Профессор Хромов". Что ни фраза (каждая из 35-40 слов), то - шедевр.
Например, это: "Параллельно с этим проводились специальные исследования по программе "Торм", где изучалась пространственно-временная изменчивость слоистых неоднородностей атмосферы с целью познания закономерностей распространения сигналов УКВ-диапазона, а также выполнялись океанографические работы на полигоне Куросио в соответствии с темой "Провести исследование закономерностей гидрофизических полей в Мировом океане с целью получения количественных характеристик крупномасштабных процессов".
"Пространственно- временное" стало привычным (слава богу, нет ещё "горизонтально-вертикальных", "мужско-женских" и "право-левых"). Советские термины (вроде "морепродуктов", "стеклопосуды" и "динамики вод") понемногу отмирают, но появляются новые языковые ублюдки: "пролонгировать", "проплатить", "мониторинг".
Засорение языка такими уродцами исходит не только от чиновников, но и от учёных.
Вместо того, чтобы использовать русские слова, используют иностранные. Например, "толерантный" (особенно часто в статьях ИБМ), "коррекция", "мониторинг" и "вариации".
Вот, наклеиваю марку, а на ней название страны: Rossija (в европейских языках читается как "Россижа" или "Россиха"). При том, что в стране - миллионы грамотных словесников.
Особенно части уродуют аббревиатуры. Одно из них, памятное - КРИМС.
КРИМС - ЭТО НЕ СЛИВКИ
С резким ослаблением государства возросло международное сотрудничество. Но - какое-то уродливое. Иностранные компании бесплатно добывают сахалинскую нефть. Иностранная морская пехота провела учения по высадке у Севастополя и Владивостока (конечно же, под предлогом "отражения террористов"). Интересно, как американцы оценили бы учебную высадку русской морской пехоты под Сан-Франциско (тоже "для отражения террористов"). Даже разрешение на работу иностранные суда (научно-поисковые) в Охотском море и Татарском проливе получали быстро (в то время как нам для рейса с участием иностранных учёных его не давали).
В тот период все российские морские организации получали выгодные предложения сотрудничества (что, при большом дефиците государственного финансирования, давало возможность сохранения институтов). Однако такие предложения были связаны только с изучением российских вод. Иностранцы, почему-то, не предлагали совместные исследования в их водах (интересы чистой науки в совместных исследованиях не всегда первичны).
CREAMS (creams (англ.) - сливки) - сокращение английских слов, в переводе означающих: "Совместное исследование циркуляции вод восточно-азиатских морей".
Профессор японского университета Кюсю попросил меня подобрать судно для работы в северной части Японского моря и взять на себя СТД-измерения. Я добросовестно перебрал варианты и остановился на ДВНИГМИ (за что и вынужден был покинуть ТОИ).
По этой программе я и начал первый день работы в ДВНИГМИ ("Хромов", август-сентябрь 1993 г.). Ранее международное сотрудничество ДВНИГМИ ограничивалось лишь судовыми операциями и лишь в районах, далёких от своих берегов (например, ТРОПЭКС, CSК). Впервые (советско-американские ПОЛЭКС и советско-индийские имели иной уровень сотрудничества) на русском (дальневосточном, про опыт ИОАН не знаю) судне одновременно работали большие (более десяти человек) группы японцев и корейцев. Такие рейсы нис "Хромов" затем проводил регулярно (один - три в год). Через 5 лет и американцы предложили нам аналогичные совместные исследования (ошибочно называемые у нас CREAMS-2).
Рейсы были очень познавательными. Уровень организации их рос от раза к разу. ДВНИГМИ постарался извлечь из совместных исследований пользу для себя и своей Родины.
Было много интересного: новые методы измерений, иной подход к качеству данных, стиральная машина, сасими.с васаби... Но об этом рассказать сейчас не успею, потому что нужно упомянуть АРГО.
А АРГО - ЭТО НЕ ВОДКА, А РЕВОЛЮЦИЯ В ОКЕАНОГРАФИИ
А - революция в океанографии. Владивостокские магазины продают водку под названием АРГО (чего-чего, а водки после
контрреволюционного переворота появилось множество, потребовалось и множество названий, опошлили и это).
АРГО - глобальная сеть из тысяч буёв, раз в десять дней производящих океанографические станции.
С появлением этой сети (все страны за свой счёт закупают и размещают в Мировом океане такие буи) резко уменьшилась потребность в стандартных океанографических судах. Я рад, что ДВНИГМИ - единственная российская организация, принявшая в этой программе участие (поставившая около 40 буёв).
ДВНИГМИ - повторный заход
В результате работы в ДВНИГМИ я сделал несколько открытий (глубинное течение, круговорот, термический фронт, цепочка вихрей). Каждое заслуживает особого места.
Вообще-то научный работник делает открытия каждой статьёй (если нет нового, то зачем писать? Хотя встречаются и упёртые, публикующие одно и то же десятилетиями).
Достаточно много научных открытий в океанологии сделано дальневосточными русскими учёными (в том числе и в ДВНИГМИ). К сожалению, об этом знают только специалисты, да и то только те, кто ещё читает научные публикации. В стране вообще, а в ДВНИГМИ в частности (по сравнению, например, с ТОИ) плохо поставлена пропаганда своих достижений. Если бы вовремя сообщать о них (а не только о погоде), может быть, не удалось бы СМИ убедить наш народ, что наши ученые - балласт страны.
В своё время звание почетного академика (какими были, например, Книпович и Шокальский ) было дискредитировано, когда в их число были избраны такие "ученые", как Сталин и Молотов. А сейчас, когда диплом (в том числе и официально оформленный) доктора наук можно купить, престиж учёного упал, как никогда, низко. Но об этом как-нибудь потом…
В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ
За пределами написанного остались: виденный по местному ТВ процесс осуждения океанографов ТУРНИФ за чтение книги Солженицина; отличия дальневосточных моряков от одесских; московских учёных от дальневосточных; спасение японского рыбака; конференции, проблемы обмена данными…
Мне всегда везло (я даже деньги часто нахожу). И в институтах мне везло тоже: доброжелательные, порядочные умные люди обычно оказывали мне честь своим общением. Недавно получил удовольствие от того, что дамы-ориентировщики тоже меня не забыли. Не всегда же я всех обманываю (можно одного обманывать долго, многих - только один раз, но многих долго обманывать невозможно), может быть, во мне есть и хорошее. Нужно только приглядеться? В свой черёд я напишу про ориентировщиков отдельный рассказ.
А в общем… Мы делали полезное (для страны и для людей) дело и получали от этого удовольствие.
Теперь- о школах. Учился я в Тенькинской (Усть-Омчуг, 1957-1958, 1960-1964), Ольской (1964-1965), Магаданской 1-й (1965-1967) школах. Про первую школу начал писать, когда наткнулся случайно на сайт одношкольников- уж очень сайт был бессодержательным.
