Воспоминания: очерки, дневники, проза, стихи, приключения, случаи
Дела и люди отечественной аэрокосмической науки
Гурген Абелович Иванян - ученый-физик, кандидат в космонавты-исследователи
Очерк.
Несколько фотографий.
"Каждое существо должно жить и думать так,
как будто оно может рано или поздно всего добиться"
К.Э. Циолковский
Листаю страницы последнего выпуска всемирного мартиролога астронавтов, космонавтов, кандидатов в космонавты и претендентов в космонавты (есть и такая должность), опубликованного буквально на днях Международной федерацией астронавтики (ФАИ). Какие славные имена, какие масштабные деятельные люди, совершившие огромный вклад в мировую космонавтику, в мировую науку. Всего в этом печальном перечне на конец июля насчитывается 184 фамилии. Преобладают, конечно же, американцы, усилившие свои позиции в космосе в 1990-е годы после развала СССР, но есть в нем и представители бывшего социалистического лагеря: космонавты Вьетнама, Румынии, Чехословакии, работавшие в космосе на борту советских орбитальных станций - спутников Земли. Есть несколько граждан Германии и Израиля, а также и ряда других технологически развитых иностранных государств.
Есть в этом скорбном космическом мартирологе и граждане нашей Родины, сумевшей первой в мире преодолеть земное притяжение и направить человека в космическое пространство. В большинстве своем это космонавты "первого космического призыва", поистине великие легендарные личности, прославившие нашу страну, чьи имена стали теперь уже достоянием всемирной истории. Юрий Гагарин, Герман Титов, Владимир Комаров, Константин Феоктистов, Георгий Береговой, Владислав Волков, Виктор Пацаев, Георгий Добровольский, Андриан Николаев, Павел Попович! Научно-практическими достижениями этих пионеров космоса по праву гордится Россия. И здесь же вслед за этими героическими личностями значатся фамилии умерших российских космонавтов, совершавших свою космическую вахту в совсем недавние времена. Казалось бы, только вчера работали в безвоздушном пространстве за пределами атмосферы Александр Серебров, Валерий Кубасов, Леонид Кизим, Николай Рукавишников, Геннадий Стрекалов, Георгий Шонин, Геннадий Сарафанов, а их уже тоже нет с нами. И эти космонавты именно работали в космическом пространстве, поскольку нынешние полеты, прежде всего, - это сложнейшая многотрудная многомесячная работа.
Так сложилась жизнь, что многих из этих всемирно известных людей мне посчастливилось знать лично, взаимодействовать с ними по работе, встречаться на различных астронавтических конгрессах и семинарах. Поэтому рассматривал я этот постоянно обновляемый МФА список, начинающийся трагической фигурой Валентина Васильевича Бондаренко - самого первого из кандидатов на первый полет в космические дали, погибшего при пожаре в барокамере всего лишь за три недели до полета в космос Юрия Гагарина, с душевным трепетом и большой тревогой.
Указывались в этом официальном документе и причины смерти ушедших из жизни российских и зарубежных космонавтов. Кто-то умер своей смертью, кто-то погиб при проведении опаснейших испытаний еще на этапе подготовки к полету, кто-то окончил свои дни на взлете корабля и получил, увы, лишь титул кандидата в космонавты! Кто-то разбился при аварийной "жесткой" посадке космического аппарата на землю. Кто-то окончил свои дни в безвестности, не выдержав славы и понятной лишь немногим посвященным тяготы невостребованности и многолетних ожиданий своей очереди на полет и покончил жизнь самоубийством. Есть и такие, и их тоже немало.
Я уже почти заканчивал чтение этой скорбной космической мемории, когда вдруг меня как обожгло! Под номером 181 я увидел до боли знакомое имя! Гурген Абелович Иванян! 11 апреля 1940 - 3 мая 2014 года. Статус - российский советский ученый физик, сотрудник кафедры физики атмосферы физического факультета Ленинградского университета, претендент в космонавты - исследователи, участник второго набора ученых - космонавтов от АН СССР. Место рождения: село Шинуайр Горисского района Армянской ССР. В графе причины смерти - прочерк, означающий проблемы с их установлением.
Увы, планета наша не стоит на месте. Время бежит, торопится, отодвигает в прошлое уходящие из жизни поколения. Как ни прискорбно, уходят из жизни и большие творческие люди, беззаветно трудившиеся на мощь и величие нашей страны, мастера своего дела, созидавшие нашу великую и могучую советскую аэрокосмическую науку. И что особенно печалит, в большинстве своем уходят в безвестность, в небытие.
Объясняется это многими причинами. Прежде всего, конечно же, закрытостью многих направлений аэрокосмических исследований и у нас в стране, и за рубежом, их строгой секретностью. СССР, как известно, подписал международную конвенцию о запрете любых экспериментов на человеке, а все, даже предстартовые медико-биологические исследования, предполагавшие проверку предельных возможностей человеческого организма при полетах в космос, подпадали под этот запрет. Читатели старшего возраста знают, как в прежние времена все мы, так называемые "простые" советские люди, мало что могли бы рассказать о целях и о подлинной сути занятий строго засекреченных аэрокосмических КБ и НИИ, скрывавшихся от излишнего постороннего внимания под вывеской "почтового ящика". Правда, некоторые из этих организаций получали некие безликие позывные типа "Азимут" или "Интеграл", который был дан институту, в котором много лет трудился ученый - физик, кандидат в космонавты исследователи Гурген Абелович Иванян. Но и это слегка приоткрытое название отнюдь не способствовало пониманию истинной направленности труда работавших там специалистов.
Так что, честно признаюсь, о его прямой непосредственной принадлежности к программам полетов в космос, к реальной, так скажем, практической космонавтике все годы нашего многолетнего знакомства я мог только догадываться. Догадываться по некоторым косвенным свидетельствам и фактам. Но главное, по отдельным высказываниям и кратким одобрительным оценкам его деятельности нашим общим научным руководителем - академиком Кириллом Яковлевичем Кондратьевым, одним из лидеров мировой космонавтики. Этот выдающийся российский советский ученый по праву считается и "отцом" отечественного космического землеведения - науки, которой посвятил свою жизнь Гурген. Замечу, что и сам он никогда прилюдно не распространялся на эти темы. Никогда не хвастался этим, не открывался, сохраняя обязательства о неразглашении государственной тайны, которые непременно должны были даваться соответствующим "компетентным" органам всеми специалистами, трудившимися в аэрокосмической отрасли. Не вел он разговоров на эту тему и после развала Советского Союза. Факт этот, как я считаю, характеризует его как высоко ответственного человека, как настоящего мужчину.
Есть и еще одна причина нынешнего незнания российским обществом выдающихся достижений наших ученых в области космонавтики. Так уж получилось, что по воле неразумных честолюбцев на просторах нашей общей большой единой родины появились разделительные полосы, образовались границы, возникли новые страны. В том числе и поэтому люди, их населяющие, в большинстве своем ни сном, ни духом не ведают о гигантских достижениях СССР в исследованиях Земли и так называемого дальнего космоса.
Гурген Иванян был одним из самых ярких моих коллег дистанционщиков, кто начинал аэрокосмические исследования в Советском Союзе. Опыт жизни этого разносторонне образованного человека, имевшего два университетских образования - дипломы Ереванского и Московского государственного университета, уникален. И я абсолютно уверен, он должен быть интересен новым генерациям россиян и граждан независимой республики Армении.
Гурген Абелович был одним из самых удивительных людей, встреченных мною в жизни. Он был наблюдателен и мудр какой-то особой восточной византийской мудростью. В разговорах несуетлив, неспешен, трезв в своих оценках человеческих действий и поступков. Помню, как в разговоре с ним я однажды заметил, что поражаюсь, почему нет у нас с ним конфликтов и разногласий. "Это потому, - ответил мне с улыбкой Гурген, - что мы вместе мало работаем!". Да, может быть, оно и так, и он прав и в этом. Кстати, как я ни призывал, как ни уговаривал, так мы и остались на Вы, хотя и очень близки по возрасту. И более того, я был для него Владимир Владимировичем, или Владимиром в минуты самых теплых доверительных разговоров. Себя же он буквально заставлял величать просто Гургеном. Поэтому именно так, с разрешения незабвенного Гургена Абеловича, я буду называть его так и далее в этих своих воспоминаниях.
Гурген был исключительно талантливым человеком, выполнившим немалое число пионерских научных разработок в области космического землеведения. Он был из тех людей, которые сознательно и упорно формируют сами себя, вопреки всем сложностям и превратностям судьбы. Вспомним начало его жизненного пути. Простой провинциальный сельский мальчик - он, ведь, и очаровательный свой акцент, придававшей особое очарование бесед с ним, и музыку национальной армянской речи сохранил до последних дней своей жизни - отрывается от крестьянской жизни и направляется за высшим образованием в главный город родной своей республики. И здесь в Ереване все намеченное удается ему, все получается. Его берет под "крыло" академик Ви?ктор Амаза?спович Амбарцумя?н - ученый с мировым именем, основатель теоретической астрофизики, национальный Герой Армении, один из самых великих граждан Советского Союза. И это не предел, не верхняя планка его научных достижений. Как только теперь мы узнали, именно тогда, именно там - в Ереване Гурген начинает готовиться стать космонавтом от Армянской ССР. Но и этого ему мало. Он не останавливается на достигнутом и отправляется на "покорение" двух самых главных столиц нашей тогдашней страны. И опять же, только благодаря его собственному каждодневному труду в 1970 году в Москве Ученый Совет Института космических исследований АН СССР утверждает его в качестве кандидата в космонавты, а Государственная Комиссия допускает непосредственно к подготовке к космическим полетам.
А затем, уже в Петербурге, он оказывается на новой вершине своей научной карьеры. Его берет к себе в целевую аспирантуру заведующий кафедрой физики атмосферы академик Кондратьев - в те годы он ректор Ленинградского университета. Разных целевых аспирантов мне довелось повидать на своем веку. Были среди них чванливые заносчивые прибалты - лентяи и бездельники, они быстро догадывались, что из аспирантуры их уже никто никогда не выгонит, поскольку советская власть придумала программу принудительного создания карликовых национальных академий наук в этих крохотных республиках - лимитрофах, до той поры не имевших опыта научных исследований. К слову сказать, эти пограничные новообразования так и не приобрели ни научного, ни реального государственного суверенитета и после их выхода из состава СССР. Но были среди целевых аспирантов и талантливые трудяги, много и упорно работавшие над совершенствованием своего образования. К их числу я отношу и Гургена.
И пусть полностью так и не реализовались все намеченное. Пусть, так и не удалось ему совершить задуманный еще в юности орбитальный полет. Выбыл он из отряда космонавтов не по собственному нерадению или неподготовленности, а вследствие прекращения работ. Вначале это было закрытие программы подготовки космонавтов от тех союзных республик, которые особенно эффективно работали на космос. "Жалко мне, что ни один армянин не слетал в космос. Очень я об этом сожалею. Они столько для космоса сделали!" - говорил Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР № 54 почётный профессор Московского физико-технического института Александр Серебров (1944-2013), имея в виду, прежде всего, Гургена, с которым вместе тренировался, дружил семьями. "Самый летающий космонавт в мире", хорошо знал, о чем говорит. Напомню, что его собственный суммарный налет составил 372 сутки и 22 часа, а время нахождения в безвоздушном пространстве за 10 выходов в открытый космос составило 31 час 49 минут. Абсолютный рекорд, непревзойденный поныне!
Потом наступили лихие 1990-е, когда новой России стало вдруг не до космонавтики, и оказалась закрытой программа запуска в космос первого в мире журналиста. Был, оказывается, в СССР и такой амбициозный космический проект! Именно тогда Гурген, достигший к тому моменту уже достаточно солидного возраста, лишился последней возможности отправиться в полет. Стремление друга к участию в этой программе активно поддерживал и Серебров, с которым они сблизились еще и потому, что оба были не только высокообразованны, но и имели особое пристрастие к журналистике, к популяризации научно-практических достижений космонавтики. А.А.Серебров, например, многие годы, не жалея сил и времени, вел активную воспитательную работу с молодежью, и его "Уроки из космоса", наверняка, остались в памяти не одного поколения советских школьников.
Александра Александровича вообще можно считать эталоном советского российского космонавта, которых отбирали подобно тому, как это делалось в далекие царские времена, когда элитные гвардейские части формировались по росту, внешнему виду и военной выправке новобранцев. Так и наш космонавт, помимо высокого интеллектуального потенциала, должен был быть непременно шатеном, иметь прямой нос и широкие скулы, светлые глаза и… обаятельную улыбку! Вес до 70 кг, рост 168 см - ну, это уже требования обеспечения грузоподъемности ракеты-носителя, выводившей корабль на орбиту, а также ограничения объема самой кабины, в которой размещались первые космонавты. Именно таким обаятельным харизматическим красавцем и предстает А.А. на фотографиях его молодости.
Жаль, конечно, что этот проект, шансы на участие в котором у Гургена были высоки, рухнул. Могу себе представить, какими интересными и занимательными оказались бы его репортажи с орбиты, если бы он вдруг получил допуск к космическому телеэфиру. Уверен, что к обширнейшему научному знанию он сумел бы добавить и долю присущего ему чувства юмора.
Помню, как-то в начале 1990-х мы встретились в библиотеке Академии Наук. "Интеграл" дышал на ладан, сотрудникам кафедры физики атмосферы перестали выплачивать зарплату. И Гурген, чтобы хоть как-то поддерживать семью, устроился вахтером в студенческом общежитии. Но… продолжал следить за развитием научной мысли в стране и в мире, оставаясь неизменным посетителем еженедельно обновляемой выставки новых поступлений БАН, высокоуважаемой всей высоколобой научной общественностью тогдашнего Ленинграда. И не унывал, по крайней мере, не показывал виду. А на мой осторожный вопрос о космических планах ответил шуткой. Армянское радио спрашивают: "Почему армяне не летают в космос?". "Да потому, - отвечает радио, - что самый главный армянский прибор не влезает в скафандр. При этом, - добавляет радио, - наши "заклятые" грузинские друзья ошибочно полагают, что это наш армянский нос!".
Да, тогда рушилось все, к чему стремился Гурген. Но он держался, шутил. В связи с этим, так скажем, на контрасте мне вспомнилась история жизни еще одного кандидата в космонавты - Льва Васильевича Воробьева (1931-2010), уроженца славного древнего русского города Боровичи Новгородской области, на склоне лет с горечью заявлявшего, что его решение стать космонавтом было ошибкой. Принципиальный, деятельный, взрывной, он так и остался "вечным космическим дублером". В его послужном списке четырехкратное (!) снятие с космических кораблей "Союз", соответственно, с 4-го, 5-го и 7-го. А в последний четвертый раз это произошло на старте "Союза", имевшего несчастливый порядковый номер 13, командиром основного экипажа которого он состоял, и который должен был отправиться в первую экспедицию на первую в мире космическую обсерваторию "Салют". Отчисленный вскоре после этого из отряда космонавтов по возрасту и оказавшись в бездействии, он был одинок и раздражителен. И угнетали его, оказывали не лучшее влияние на его характер и на его здоровье даже не сами последствия перенесенных им изматывающих тренировок и запредельных физических нагрузок, а горечь от сознания растраченной вхолостую жизни.
Однако, Гурген, как мы, его коллеги, видели, прошел все выпавшие и на его долю подобные испытания космической профессией с честью, не пал духом, не озлобился, не замкнулся в себе. Он продолжал работать и в итоге стал ученым энциклопедических знаний. По широте охвата научных интересов я мог бы его сравнить только с академиком Кондратьевым, отличавшимся высочайшей научной осведомленностью. Когда в науке возникало какое-то новое ранее неразработанное направление, К.Я. тотчас вызывал к себе представителей ученого мира, наиболее продвинувшихся в изучении данной проблемы, и говорил: "Давайте создадим рабочую группу и напишем на эту тему книгу!". Вспоминаю в связи с этим и одно меткое замечание Гургена, что для К.Я., который, как известно, был автором более 1200 научных публикаций, все мировое научное сообщество подразделялось на две неравные части. Первая - это потенциальные соавторы, а вторая - те, кто не сумел достичь необходимого уровня и потому не может быть привлечен для написания очередной совместной статьи или монографии.
Привычка к умственному труду позволила Гургену стать человеком большой учености. В силу особенностей аэрокосмической своей судьбы так и не полетевший в космос, он знал о нем буквально все. Но и не только это. Он стал одним из самых высококультурных людей Санкт-Петербурга. Как ни странно, но многие люди науки, увы, достаточно редко ходят в театры. Гурген же и в этом плане сумел подняться над научным своим окружением. Без преувеличения скажу, что не было дня, точнее, вечера, чтобы он не направился в театр или филармонию. В итоге он стал человеком безупречнейшего художественного вкуса. О чем ни спросишь, он мог тотчас же дать исчерпывающую информацию о достоинствах того или иного спектакля, того или иного театрального деятеля или музыканта, той или иной выставки картин.
По широте его художественно-музыкальных познаний я мог бы его сравнить разве что с еще одним очень известным кавказским его соплеменником - выдающимся знатоком музыки и литературы народным артистом СССР Ираклием Луарсабовичем Андрониковым. Куда ни пойдешь: на концерт, на нашумевшую театральную премьеру или на выступление какого-нибудь всемирно известного заезжего филармонического гастролера - непременно встретишь Гургена. Бывало и так, что богатство и разнообразие культурной жизни северной столицы заставляло его буквально разрываться на части. "Нет, - говорил он в антракте драматического спектакля - на второе отделение я уже не могу остаться. - Я должен непременно уйти сейчас в филармонию, там сейчас будет выступать выдающийся скрипач (или, положим, пианист) из Европы (или еще откуда-то) с исполнением такой-то и такой-то замечательной вещи, которая ему наиболее удается". И тут же называл все достоинства исполнительского дара и подробности музыкальной карьеры этого человека.
Истинный сын великой древней цивилизации, оторванный от родной земли, он и в Санкт-Петербурге оставался частью Армении - страны, которой был беззаветно предан. Но при этом он горячо и искренне любил Россию, работал на упрочение ее величия, сострадал ей в годы разорения и упадка нашей с ним общей аэрокосмической отрасли советской науки. С уходом из жизни Гургена оборвалась невидимая тоненькая цепочка, связывавшая меня с культурой Армения, с ее людьми. Но не ушла из моей жизни его замечательная страна, любовь и уважение к которой у нас у русских он пестовал. Мне он тоже многое дал в моей любви и теплом уважительном отношении к его родному краю.
Помню, как, находясь в служебной командировке в Норвегии, я вечером в гостинице включил радио и вдруг совершенно случайно услышал и узнал такую знакомую, такую вдохновенно проникновенную гениальную музыку. Исполняли вальс Хачатуряна к драме Лермонтова "Маскарад" - великое творение великого мастера! Это был гастролировавший в Европе Большой Академический симфонический оркестр имени П.И. Чайковского, которым дирижировал народный артист СССР Владимир Иванович Федосеев, один из самых выдающихся дирижеров нового времени, художественный руководитель этого оркестра, являющегося одним из лучших в мире. Потрясающе! Только самые высокие слова и чувство величайшей благодарности к одному из самых-самых гениальнейших из армян, создавшему эту музыку, сумевшему проникнуть в замысел, в самые глубины души и сердца гения русской поэзии. Какой удивительный пример гениального взаимопроникновения культур в этом музыкально-театрально-литературном художественном произведении! Сколько нежнейших оттенков лирического чувства, сколько драмы, какое тонкое знание и понимание того прежнего лермонтовского времени, его нравственных доминант и его эстетики. И при всем этом вневременность музыкального творения, созданного гениальным композитором.
Добавьте к этому обостренное чувство Родины, связанное с разлукой с ней. Пусть кратковременной, но все же разлукой, когда чувство родной страны обостряется до предела. И, может быть, тогда вы поймете и проникнитесь глубиной нахлынувших на меня переживаний, владевших мною те краткие четыре минуты, которые длится этот гениальный музыкальный полет, память о котором живет во мне и по сию пору. И еще одно чувство, о котором не могу не упомянуть в этом очерке, посвященном моему замечательному коллеге Гургену Абеловичу Иваняну. Это была моя благодарность и моя признательность императору Павлу 1-му, вовлекшему армян в орбиту российской многонациональной культуры.
Помню и то, как встретились мы с Гургеном в подземном переходе на Невском у станции метро "Гостиный двор". Я был занят, куда-то очень спешил, но Гурген почти насильно тотчас же "овладел" мною и повел слушать армянское церковное пение. А главное, - показать потрясающей красоты гигантскую люстру из горного хрусталя, которую армянская община Петербурга сумела восстановить в их церкви, построенной в самом центре Петербурга великим Фельтеном. Я преподаю в аэрокосмическом университете, и мы располагаемся в здании путевого дворца Екатерины Второй, сработанном этим же архитектором. И теперь, так скажем, в память о Гургене, когда даю задание студентам по курсу "Введение в общую экологию" написать реферат об этом выдающемся российском немце, то прошу их непременно зайти в здание этой замечательной церкви и полюбоваться несравненной красотой ее удивительно красивой люстры. Подсказываю взглянуть и на великолепный хачкар, подаренный республикой Арменией Санкт-Петербургу в год его 300-летия.
Любил Гурген и народную музыку, в особенности, конечно же, армянскую. Расскажу о еще одной нашей встрече: "В.В., на той неделе в город приезжает Дживан Гаспарян - золотой дудук Армении. Как, Вы не знаете, что такое дудук, не слышали эту красивую грустную музыку. Вы меня извините, Владимир, но это пробел в Вашем музыкальном образовании", - интеллигентно мягко, но в то же время и с твердостью человека, долго и упорно готовившегося к полетам в космос, поучал меня дорогой мой Гурген.
Искусство, приобщая человека к прекрасному, делает его добрым, щедрым и… общественным. В качестве иллюстрации расскажу о знаменитой черной сумке Гургена, известной многим моим коллегам. Закрываю глаза и вижу, как будто это было только вчера, как в дверях нашего офиса появляется невысокий коренастый герой моего рассказа. Через плечо у него перекинута огромнейшая сумка, набитая доверху самой последней, самой наисвежайшей научной литературой. Сумка настолько тяжела и неподъемна, что за ручку ее носить физически невозможно. Гурген раскланивается, и сразу же после этого наступает самый торжественный момент, когда он уподобляется рождественскому деду Морозу и начинает раздавать нам свои научные подарки.
- Это Вам, - говорит он, обращаясь к кому-то из нас, оказавшемуся в этот момент в нашей комнате. - Это новая публикация по Вашей проблематике. А это я ее приготовил для отсутствующего сейчас коллеги. Обязательно передайте при встрече. Пусть непременно посмотрит!
- А это Вам, Владимир, - обращается он ко мне. - Эта статья перекликается с Вашей последней работой по РСА-зондированию арктического льда, которую я внимательно прочитал. Сделано талантливо, - хвалит он меня, следуя завету Окуджавы, предлагавшему говорить прямо в лицо искренние научные комплименты.
По моему глубокому убеждению, щедрость в науке, готовность делиться своими знаниями, своими идеями есть самый высший уровень нравственности и высоты полета настоящего человека науки. И для нас, бывших советских людей, это было естественное натуральное действо. А в качестве сравнения для контраста расскажу о том, как происходит научное взаимодействие между нашими аэрокосмическими коллегами из так называемого "дальнего зарубежья". Происходило это во времена моей многолетней исследовательской работы в Норвегии в Международном Центре имени Нансена. Это был один из первых моих приездов в Берген, культурную столицу этой разбогатевшей на нефти небольшой скандинавской монархии, где находится главная контора этой научно-менеджерской организации. И только я обустроился на выделенном мне рабочем месте, как тотчас же, не теряя понапрасну времени, был приглашен в кабинет к д-ру Стейну Сандвену, ныне он директор этого центра. Мы удобно расположились за огромным письменным столом, и я начал рисовать на больших листах бумаги различные варианты организации возможных совместных подспутниковых экспериментов на борту российских атомных ледоколов, как они виделись мне в ближайшей и дальней перспективе.
И вдруг через стеклянную дверь (там у них повсюду стекло, чтобы контролировать "интенсивность" вдохновенного научного труда сотрудников) я и мой норвежский коллега видим, что к нам - в наш стеклянный отсек - собирается войти мистер Лассе Петтерссон, другой руководитель этой организации. Так и поныне не защитивший диссертацию, ныне он ее вицепрезидент. И тут мой визави (известный в Норвегии и за ее пределами эксперт в области дистанционной диагностики природных сред) резким движением сгребает со стола все эти наши "научные заготовки". И… вы не поверите - переворачивает все эти бумажки со всеми многочисленными моими пометками и комментариями вниз! Делает это, чтобы их не увидел его самый ближайший сотрудник, его коллега по их совместной работе! Я буквально "выпал в осадок", как говорят мои нынешние студенты! Но… - таковы реалии взаимоотношений в науке на "буржуинском" западе, перед которым ныне благоговеют чиновники от нашей отечественной науки. Это сюжет напомнил мне, как в начальной еще школе на втором или третьем году обучения "отличники" прикрывали от соседа по парте правильный вариант решения какой-нибудь непростой задачки по арифметике. Наверное, эти действия иностранного ученого в глубинном их смысле можно как-то и оправдать. Но для нас - бывших граждан СССР - это все-таки дикость.
Расскажу и об истории нашего знакомства, которая достаточно комична. Многие годы мы работали с Гургеном совсем рядом, в одной, так скажем, научной связке, но лично знакомы не были. Проблематика наших аэрокосмических исследований была очень близка. Он специализировался на оптических измерениях состояния различных природных объектов и сред, а я - на радиофизической их диагностике. Работы эти возглавлялись, как уже говорилось выше, академиком Кондратьевым, руководившим не только отделом радиационных исследований Главной Геофизической обсерватории им. А.И.Воейкова, в котором трудился я, но также и кафедрой физики атмосферы Ленинградского Госуниверситета, где работал Гурген.
Впервые мы встретились в Баку. Я со своими сотрудниками вернулся из Таджикистана, где мы проводили самолетные спектрально-поляризационные измерения различных горных пород. Проверяли работоспособность идеи возможности дистанционного картирования марсианских грунтов, предложенной впервые в мире выдающимся московским ученым Николаем Николаевичем Крупенио. Отечественный ее приоритет, как может догадаться внимательный читатель, по нашей всесоюзной расхлябанности так никогда, конечно же, не был запатентован. Поэтому на эти пионерские наши работы, увы, никто в мире не ссылается - но это так, к слову! Так вот, отлетав на Памире, только перезаправив в Баку наш Ил-18, мы тотчас же с ходу отправились в район озера Севан, где по предположениям космических геологов должны иметься геологические структуры, схожие с планетой Марс.
Вернулись лишь к вечеру, устроились в аэропортовской гостинице, а после ужина вышли в общую комнату отдыха, где собралось достаточно много людей. И члены экипажей, и просто пролетающий народ, сидящий на пересадке в ожидании своего рейса. Кто-то играл в шахматы, кто-то в шашки, множество людей собралось вокруг игроков в нарды, азартно сражавшихся в эту увлекательную древнюю восточную игру. Но еще больше отдыхающего люда собралось вокруг телевизора. Пела Людмила Зыкина - в те годы всесоюзно любимая исполнительница русских народных песен, по своей комплекции типичная широкостная русачка. А несколько в стороне стояла небольшая группка людей, явно нездешних, среди которых выделялся широкоплечий маленький крепыш с каким-то необыкновенно острым пронзительным взором.
Концерт закончился, люди стали с сожалением расходиться, когда вдруг коренастый крепыш решил прокомментировать выступление знаменитой артистки и произнес запомнившуюся мне фразу: "А на прошлой неделе она выступала в Сумгаите. Принимали хорошо, вызывали "на бис" множество раз. Наконец, певица говорит зрителям: "Нет у меня больше песен, я уже весь свой репертуар вам перепела". Ничего, - отвечают из зала. - Вы просто прохаживайтесь!". Для читателей, не слишком разбирающихся в тонкостях этих, так скажем, деликатных вопросов, поясним, что на Кавказе "уважают" дородных женщин. Именно поэтому, наверное, армянин из комедии Георгия Данелия "Мимино" так искренне не понимает героя этого фильма, "увлекшегося" стюардессой Викой, которую называет не иначе, как "драной кошкой"! Я очень люблю розыгрыши, часто провоцирую своих друзей, но и сам нередко попадаюсь на них. "Купился" я на эту шутку и в тот раз: "Вроде бы в телевизионной программе ничего такого не было!".
Крепыш улыбнулся, подошел, представился. Вместе с ним представились и другие его спутники, оказавшиеся сотрудниками кафедры физики атмосферы, летавшие по исследованию гидрооптических свойств Каспийского моря и Мингечаурского водохранилища. Они, оказывается, уже слышали от авиадиспетчеров о нашем прибытии на летные работы. Я сказал, что хорошо знаю этот регион, так как мой отец, видный ученый - гидротехник, много лет работал на строительстве ГЭС в Мингечауре. Брал он с собой и меня, здесь я учился в школе и даже изучал азербайджанский язык. Так что о здешних гидроэкологических проблемах знаю не понаслышке.
Знаю и историю затопленного Самухского леса, по воле человека оказавшегося на дне рукотворного Мингечаурского моря. Моего нового знакомца это заинтересовало, и в особенности рассказ о нашем полете в район Нагорного Карабаха и Зангезурского хребта, а также о результатах зондирования Большого и Малого Севана. Он тут же поделился своими знаниями особенностей гидрологического режима этого высокогорного озера. А о красотах Зангезура и Гориса говорил с восторгом, который поймет лишь тот, кто бывал там и видел эти родные для Гургена места. Эта бакинская встреча и положила начало нашему многолетнему взаимоуважительному товарищескому общению.
Хорошо помню я и о предпринимавшихся нами многочисленных попытках проведения совместных исследований. Так, в 1975 году, в благодатные советские космические времена, Гурген собирался участвовать с нами в подспутниковом эксперименте, который мы проводили на борту Ил-18 в Охотском море в тесной научной кооперации с исследовательскими судами Дальневосточного гидрометеорологического института. Прибор, разработанный при участии Гургена, был размещен на нашем самолете, но вдруг - буквально в последнюю минуту - он отказывается от этой работы. И, как я ни бился, пытаясь понять причину, но внятного объяснения так и не получил. И только недавно из интервью Александра Сереброва ереванской газете "НВ", в котором он очень хорошо отзывается о Гургене: "хороший был парень", я узнал, что именно тогда они оба вместе проходили медосмотр перед очередной проверкой их готовности к, увы, так и не состоявшемуся полету в космос.
Помню и то, как, когда я работал уже в "Нансен-Центре", у наших норвежцев возникла идея повторить знаменитое плавание "Фрама" в Ледовитом океане, приурочив его к столетней годовщине этой экспедиции. Планировалось и участие в этом рейсе Гургена, который был этому безмерно счастлив, ибо Фритьоф Нансен был его героем. Но опять ему не хватило везения: из-за гигантских объемов необходимого финансирования работа эта сорвалась, так и не начавшись.
Есть такая наука - географический детерминизм. Ее истоки в трудах и размышлениях древнегреческих философов Платона и Аристотеля, ее основные достижения были получены в эпоху Просвещения. Так вот, если кратко, то основной постулат этой теории состоит в том, что менталитет, поведенческий фактор, "экология поведения" как отдельного человека, так и огромных людских сообществ определяется географией и, прежде всего, ландшафтом его родного края. Поэтому русский человек и русская душа широки и раздольны, как Великая Русская равнина, на которой мы все с вами обитаем, а армянский народ, населяющий горы Кавказа, это уже мое личное, сегодня родившееся определение, устремлен к звездам. И это удивительное качество было основной отличительной характеристикой моего замечательного коллеги, претендента в космонавты Гургена Абеловича Иваняна, всю свою многосложную, многотрудную жизнь стремившегося в заоблачные космические дали. У него был исключительно высокий интеллект и привычка к умственному труду. Плюс от природы он обладал обостренным чувством прекрасного. Эстетическое чувство двигало им всю его сознательную жизнь. Чувство это, возникшее еще от его детских и юношеский любований несравненной красотой Арарата, Севана, Гориса и Зангезура. С годами, когда он оказался за пределами его потрясающей родины, здесь у нас в тоже прекрасном по своему городе святого Петра, красота которого сотворена человеческими руками, это эстетическое чувство лишь обострялось. Так что, поверьте, такой яркий и светлый человек не мог не стремиться к небу, и все, что он сделал, и все, что не успел сделать - это был его выбор. И этот выстраданный им выбор, как и весь его жизненный путь, были правильны.
* *
*
Гурген Иванян со своим первым космическим наставником -
выдающимся советским астрофизиком Виктором Амазасповичем Амбарцумяном (1908 -1996).
Академик Кирилл Яковлевич Кондратьев - научный руководитель Г.А.Иваняна.
Вручение медали Федерации Космонавтики РФ - медали имени А.П. Кемурджиана (1921-2003) -
основателя советской школы конструирования планетоходов.
Запись на наградном листе: "За выдающиеся заслуги перед отечественной космонавтикой". Ноябрь 2010 г.
Гурген Иванян у испытательного космического стенда в БГТУ им. маршала Д.Ф. Устинова "Военмех", С. Петербург, март 2008 г.
Гурген Иванян и его знаменитая черная сумка с новейшими научно-техническими подарками.
Космонавты шутят.
Фритьоф Нансен - герой поколения Гургена Иваняна: Труды Нансеновского Симпозиума, в которых была
опубликована и статья
"Нансен и Россия" (авторы К.Я. Кондратьев, В.В. Мелентьев, Г.А. Иванян). Норвегия, Берген, июнь 1993 г.
Фотография на память с Шарлем Азнавуром - выдающимся деятелем армянской культуры, справа - Мария Сафарянц,
организатор Международного музыкального фестиваля "Дворцы Санкт-Петербурга" и один из участников конкурса.
Армен Джигарханян - друг семьи Иванян. Слева Гаяне -
супруга претендента в космонавты, слева - его дочь Лилит и знаменитый петербуржский артист В.М. Татосов.
Гурген Иванян, Дживан Гаспарян - золотой дудук Армении и один из его учеников.
Герой Советского Союза Александр Серебров (1944-2013).
Письмо космонавта Сереброва другу: "Гургенчик! Поздравляю тебя с Новым годом (а если супруга с тобой, то и ее).
В Новом году желаю вам здоровья и успехов. Кое-что о тебе узнал от К.Я. К[ондратьева], которого видел
на защите Глушко Е. Прошу тебя выслать хотя бы одну твою брошюру (с авторским автографом!).
Когда будешь в Москве? Приветы тебе от Кати. Твой А. Серебров. 25-12-1975 г." - публикуется впервые.
Гурген Иванян на 70-летии проф. В.В. Мелентьева:
зная об особо трепетном отношении юбиляра к Армении, преподносит ему в подарок монографию "Армяне".
